Эрик Бутаков - Бульвар Постышева

Когда прозвенел звонок, Дария Ефимовна сказала мне:

— Задержись на минутку.

Я остался.

— Как твои дела?

— Нормально.

— Ты понимаешь, о чём я спрашиваю?

— Понимаю, Дария Ефимовна. Не знаю.

— Что ей грозит?

— Не знаю.

— Слышала, ты дома не живешь.

— У-ху.

— А где?

— У тетки — сестры матери.

— Ясно.

Дария Ефимовна присела на свой стул. Я сел напротив за первую парту.

— Что дальше планируешь?

— В смысле? — не понял я.

— Я имею в виду, может, стоит подумать после восьмого класса пойти в профтехучилище? Там общежитие дают, профессия, стипендия хорошая, полное обеспечение — форма и прочее.

— Не-е, Дария Ефимовна, я в институт пойду.

— В какой? Сейчас знаешь, как трудно поступить в институт. И, прости меня, на анкету тоже смотрят.

— А я по блату — к тетке, в медицинский. Она там правая рука академика — договорится.

— Да-да, договорится. Ты же в медицинском учиться не сможешь. Там же усидчивость нужна, а у тебя пружина в энном месте. Зубрить надо. Латынь. Как ты там учиться собираешься? Еще есть время — подумай.

— Да чего думать-то — мне высшее образование нужно. Да и в Армию неохота. Потом, после Армии, смысл-то поступать? Останусь без высшего.

Дария Ефимовна задумалась, потом глубоко вздохнула и сказала:

— Так-то оно так… Ну, ладно, беги. Чем смогу — помогу, но сам голову имей на плечах. И, прошу тебя, поосторожней. Сейчас такое время — не теряй головы.

— Хорошо, Дария Ефимовна, я постараюсь.

У школьного крыльца стоял оранжевый «Москвич» с надписью на боку «Горздравотдел». Ткач, как всегда, открыв дверь, удобно развалившись вполоборота к рулю, курил, наглым прищуром осматривая школьников и школьниц. То, что «Москвичу» здесь не место, кого это волновало?

— Здорово, Женя, — я протянул руку.

Ткач, не поднимаясь, по-братски хлопнул по ней своей ладонью:

— Мы тут к Заводу на дачу собрались, поедешь?

О! Неожиданное предложение. Конечно, я согласился.

— Мне надо только тетке позвонить, чтобы не ждала. А то нервничать будет.

— Поехали, по ходу где-нибудь позвоним.

Задняя дверь открылась.

В машине уже сидели Завод, Батыр и новенькая Ткачина девочка Марина. Я сел назад к Заводу и Батыру — когда-то волосатым одноклассникам Ткача, что заперли меня в бытовке. Завод, правда, на год был младше, но это не в счет — команда-то одна.

— Знакомьтесь, — сказал Ткач.

— Да мы давно знакомы, — ответил Борька Заводской.

— Мы тоже, — взвизгнула Марина.

— А вы откуда? — не понял Ткач, разворачивая машину.

— Ну, как же — здрасти? Вы же вместе тогда за столиком сидели.

«Тогда за столиком» — это означало вчера. Вчера вечером, проводив Ольгу домой, я вышел из подъезда и увидел, что за столиком у дома сидит Ткач со товарищами. Они играли в картишки и пили любимое «Азербайджанское». От нечего делать, я присел с ними. Через какое-то время мимо проходила симпатичная девушка — не из местных. Женька отреагировал моментально, пригласив её к нам за столик. И она почему-то не отказалась. Бабы вообще на него липли, как мухи, и вот подтверждение — вчера познакомились, сегодня на дачу.

Родители Завода ещё копошились в теплице, когда наш «Москвич» подрулил к участку. Отца Борькиного я не знал, а вот мать была учительницей истории в нашей школе. У меня она, правда, не преподавала, зато сразу узнала меня и посмотрела как-то сочувственно. Потом родители загрузились в машину, и Женька повез их в город, а мы остались «накрывать на стол».

Ткач вернулся с Вильданом, Войничем и ещё с двумя бабами и полной сумкой жратвы и выпивки. Чуть позже, в тулупе, без шлема, на мотоцикле подтянулся Зевельд. Все в сборе, пора начинать.

Пили много, опьянели быстро. Ходили купаться. Кидались друг в друга грязью. На обратном пути мужики с кем-то поцапались, но до настоящей драки дело не дошло. Потом ещё брынькали на гитаре, Батыр гонял Завода по даче ружьем для подводной охоты, пока гарпун, к счастью, не потерялся в траве. Разбили стекло на веранде. Договорились, кто, где и с кем спит, пока девчонки ходили в нужник. Напоследок, когда начало темнеть, Батыр решил сходить к тому коню, который дергался на берегу. С ним пошли Вильдан, Войнич и Зевельд. Вилдан зачем-то взял с собой гитару.

— Пойдем на воздух, покурим, — предложил Ткач.

— Пошли.

Мы присели на лавочку у клумбы с гладиолусами.

— Как сам-то вообще? — спросил Ткач.

— Да нормально.

— Ольгу-то обжимал уже? Мать говорит: вы уже целуетесь. А? Было дело?

— Было дело, — сознался я.

— Тебя бы не знал — всё считал бы её маленькой. Выдерга растет. Но она мне сестра — ты её смотри, не обижай. Я за неё пол-Сибири перережу. Вы с ней сколько уже?

— Год.

— Год? Серьезная постановка вопроса. Получается, что ты почти брат. Ну? Что скажешь?

— Получается, что брат.

— Ну и всё путём.

Ткач вкусно затянулся, сбил пепел указательным пальцем и продолжил:

— У матери был на свиданке?

— Ещё нет.

— Как соберешься — скажи, подкинем чего надо.

— Спасибо, скажу.

— Сам-то вообще как? Держишься?

— А чего мне держаться? Нормально всё.

— С тёткой как? Нашел общий язык?

— Нашел. С ней всё в порядке.

Ткач попросил проходящих мимо девчонок принести нам выпить. Те принесли. Мы выпили.

— Хочешь на бабу голую посмотреть?

— Хочу, конечно.

— Без проблем. Сейчас ещё немного буханем — и ты иди, завались, типа, спать в большой комнате. Я потом туда с Маришкой подтянусь. Чего бы я ни говорил — не ведись. Вообще не ведись! Ни в какую! Сломался, и всё! Спи. А там посмотрим.

— Хорошо, — ответил я.

— О, бродяги идут, — сказал Ткач, когда калитка открылась, и в неё ввалились шумные Батыр, Зевельд, Войнич и Вильдан. У Вильдана в руках была вдребезги сломанная гитара.

— Это что такое? — спросил Ткач, показывая на музыкальный инструмент.

— Испанский галстук, — ответил Вильдан. — Этот дачник дергаться начал, пришлось надеть ему Испанский галстук.

Долгий рассказ о том, как кого-то били на соседней даче, был сумбурным и громким. Ткач решил сам сходить посмотреть, и все ушли ещё раз, а когда вернулись, рассказов значительно прибавилось. Меня же уже тошнило, я сходил поблевал и пошел спать в большую комнату. Бабы видели, что я блевал на гладиолусы.

— Да он же не спит, — шептала пьяная Маришка.

— Какой там — не спит? — говорил ей тихо Ткач. — Рубанулся. Пацан же ещё. Проблевался и вырубился. Давай — ложимся.

— Он не спит! — не унималась она.

— Блядь, — выругался Ткач. — Ну, значит, сейчас поднимем, если не спит.

И подошел к моей кровати.

— Слышь, братан, хорош косить! Подъем! — громко сказал он.

Я сразу и не понял — серьезно он или так. Голос жесткий, вроде не шутит. Но решил лежать до последнего, как он сам говорил. Захочет — вынесет. Может, дуркует просто? Лежу — молчу, типа, сплю.