Эрик Бутаков - Бульвар Постышева

Уж такова тенденция полета!

Ладно, поехали дальше! Ленин сидел? Сидел! Ещё как сидел. Врали нам учителя, как он делал из хлеба чернильницы, заливал в них молоко и незаметно меж строчек каких-то книжек чего-то писал. Когда подходил к дверям каземата охранник, он всё это мигом съедал. Сразу возникало много вопросов: хлеб, молоко, книги, что это была за тюрьма. Но так говорили, и нам приходилось молчать. Правда, мы тоже писали молоком, и буквы проступали, если их снизу подогреть пламенем свечи. Только, осторожно — чтобы листок не сгорел. Как бы там не было, Ленин столько накалякал, что тысячи тысяч НИИ разобраться не могут до ныне — не в силах. Фантазия, видимо, сильно бурлила.

Гитлер сидел. Сталин сидел. Постышев Павел Петрович — тоже сроки наматывал.

Достоевский полжизни отмаялся. Солженицын. Шаламов. Губерман. Жжонов Георгий — артист. Фунт (это — к слову). Сервантес. Монтекристо. Нельсон Мондеа. Ткача и Плиса. Маркизка де Сад. О! Этот такого нагородил в своих заключенных фантазиях — что его имя присвоили термину. Сидел, голову снесло, он фантазировал, сочинял, мечтал с кем-нибудь переспать после долгой отсидки, дрочил и выдумывал разные сюжеты, как порно кассету смотрел. Ему, просто, бабу было нужно позарез, и общения, и действия какого-нибудь — вырваться из четырех стен, погулять, повеселиться, рожу набить козлам драным, из-за которых его заключили! В мечтах своих неограниченных, он так и делал. И ещё как делал! И записывал это потом. Вот! Как граф Монтекристо мечтал отомстить, этот тоже мечтал отстоять свою честь, но несколько иными способами. А все решили, что он садюга. Мимо! Посидели бы с его, помечтали!

В Армии Игорь Сулимов, прошедший Дисбат, в темноте кинозала, под «Человека-амфибию» часто мечтал: «Дембельнусь, найду себе девушку скромную-скромную и буду до смерти её часто любить!» Тоже — фантазии.

Да, уж! Сидельцы, узники и каторжане, много чего Вы наворотили в этой жизни!

А вот Высоцкий проскочил! Его величество Кино дало ему возможность прохрипеться. И старый, без крышки «Маяк-202» в купе с кассетной «Весной» помогли. Хотя, кто знает, чего бы он написал, если бы… Но об этом уже никто не узнает. Высоцкий и без того молодец!»

Архип закурил. Он нашел пример для ответа тому мужику, что сидел за столиком напротив. Вряд ли тот скажет что-то против Высоцкого.

Горький дым сигареты мгновенно разнес по побережью ветер. Косули, почуяв его, мгновенно подняли головы и навострили уши — здесь, наверняка, где-то бродят косули!

Проковыляло мимо в сланцах «секюрити». Архип, от нечего делать в хорошем расположении духа от мысли о Высоцком, окликнул его. Тот остановился, пытаясь понять, откуда раздался звук.

— Ку-ку, — тонко сострил Архип.

Охранник насторожился, потом — въехал, потом — узнал.

— А, ты снова не спишь.

Охранник лет на пятнадцать был старше Архипа. Имел орден «За службу отчизне». Вышел на пенсию — пенсии мало. Подрабатывал здесь. Утрами собирал за туристами мусор и помогал разгружать, когда надо, продукты. Когда стельную кобылу укусила змея, он делал ей прививки. Он всё умел и много знал. Он раньше Зоны охранял. Ночами ему не спалось.

— Садись, покурим, — предложил Архип.

Охранник сел рядом, прямо на бурую землю, подогнув под себя полу бушлата. Босые ноги белели в утренней мгле.

— Ноги не мерзнут? — Архип протянул сигарету.

— Привык, — тот подкурил.

— Как служба?

— Нормально. Отдых — не служба.

— Это точно. Правдивый ты человек.

— Эт точно.

Помолчали, глядя на тлеющие окурки. Потом охранник спросил:

— А ты что не спишь? Выспался?

— Совесть мучает меня последнее время, — зачем-то соврал Архип.

— Чего так?

— Грешен я, батя! Одно дело не сделал, теперь маюсь. Совесть мучает. Вот послушай историю мою, геноссе!

И Архипа понесло:

— Однажды, холодным февральским утром, в одна тысяча девятьсот восемьдесят пятом году меня отправили от Восточно-Сибирской студии кинохроники в качестве ассистента кинооператора на съемки документального фильма о Зоне Затопления ГЭС на границе Иркутской области и Красноярского края в сёла Кеуль и Едорма.

— Какую Зону? — переспросил «Кьюрити».

— Зона затопления Богучанской ГЭС.

— О, я там служил! — оживился дядя.

— Я знаю, — сказал Архип. — Можно продолжу?

— Да-да, извини.

— Ну, вот. Поехали мы впятером. Я, само собой, мой кинооператор из Иркутской студи телевидения (своих не было — куда-то разъехались на съемки, пришлось приглашать со стороны) по фамилии Скакун. Такой толстый, остроумный дядька, который тоже везде побывал и все на свете на пленку заснял. И трое ребят из краеведческого музея. Помню, был Саня Падалко, еще какой-то чувак с усами, и их главный — такой деловой, закончил Ленинградский институт чего-то там с музеями связано, поэтому начальник и деловой. Правда, в сравнении с другими двумя, шарил он, но сильно был деловой, некуда деваться!

Приехали мы в эти села. Кеуль — центральная усадьба, там мы получили какие-то бумаги и машину, чтобы нас подвезли до Едормы. Нас подвезли по зимней таежной дороге. Красотище, я тебе скажу, но сейчас не об этом.

Привозят в Едорму. Такая маленькая деревушка, зачуханная вся, но полная старинных икон, которые уже за бесценок приезжают и скупают какие-то деляги у местных старух и пацанов, которым в Армию идти, поэтому они продают бабушкины реликвии, даже если те не разрешают.

— Точно, точно, — охранник мотал головой.

— Дальше слушай. Рядом с деревней течет ручеек. Мостик из доски через него. Здесь, предположим, пять часов, мостик перешёл — шесть. Почему?

— Там уже Красноярский край.

— Правильно, соображаешь.

— Я там служил.

— Точно, я забыл. Слухай дальше, хлопец. Начальник деревни живет в избе, где в полу нет нескольких бревен, постоянно боишься, как на стройке, того и гляди, в темноте рухнешь подпол — ставни закрываются, хоть глаз выколи. Из-под пола дует. Холод на улице, чтобы не соврать, скажу пятьдесят градусов. Веришь?

— Конечно, я там служил.

— Молодец. Но это ещё не всё. Нас на остров перевезли. Там стояли старинные дома — прошлый век. Ребята из музея должны были их посмотреть и решить, которые из них перевозить в Тальцы, в музей деревянного зодчества под открытым небом. Что, в сущности, ребята-то и делали, если не считать, что они ещё искали в заброшенных избах старинные предметы утвари и всякую известную им чепуху. Кстати, многое из того, что они там нашли, теперь стоит в краеведческом музее и в Тальцах. Помню, Умник говорил: «Псевдо-итальянская вырезка». Или: «Проборка с рисунками ранней реставрации народной культуры». Что это такое, я тогда и не представлял. Сейчас — тоже. Короче, дальше. Ребята лазят, смотрят, а мы со Скакуном, должны всё это снимать. Ни тут-то было — камера замерзла. Мороз — смазка промерзла, агрегаты не крутят. Отсняли секунд двадцать, и амба. На острове жилых всего два дома: в одном старуха-рыбачка живет, зимой из-подо льда голыми руками сети вытаскивает, говорит, что так теплее, потому что вода «ажно» три градуса тепла. И старик-ЛЭПовец, бурят дядя Яша. Чего они там живут? Я не понял. Короче, остановились мы у старика. Там у него в доме ещё была пара мужиков, которые приехали к нему на «шестьдесят шестом», но пока его разогревали паяльной лампой, он сгорел дотла. А они в это время бухали и проворонили. «Я чувствую, стена нагрелась! А это оказывается, уже машина пылает! Хорошо, хоть дом не загорелся, — снегом отсыпали!» — рассказывал один из них, дятел. А мы на этом «66-ом» должны были обратно выбираться. В общем, у дяди Яши мы жили почти неделю. Кабаргу ели и то, что старуха в сети поймает. Кабарга вышла с горы, но провалилась в наст и замерзла — в ту ночь было пятьдесят два. Я бы тоже замерз, но мне начальник Едормы подарил валенки, когда увидел, в каких ботиночках я приехал. Спасибо ему, хороший человек, хоть и полы у него без бревен. Но вот что самое главное. Пошли студенты на соседний остров, посмотреть, что там за дома. Они любопытные, бродят везде, везде свой нос суют, ищут поделки, и всё время про Матёру рассказывают мне бестолковому. А Скакун им поддакивает — я же самый молодой, картошку чищу, дяде Яше помогаю, а они ученые и операторы. Ну, ладно, это ерунда. Так вот, бродят студенты между островами по льду Ангары и, как-то (это было, кажется, на второй день), прибегают. Орут: «Там человек замерз!» Труп на льду. Отправили ходока в Едорму — там рация. Труп, судя по всему, Зека. Их там много, они лес валят в зоне затопления, ну ты знаешь, поэтому их там море. Судя по бушлату и пидорке — это один из них. Ходок улетел в Едорму, связались с Зоной. Те спрашивают: