Эрик Бутаков - Бульвар Постышева

И Архип смачно и глубоко затянулся.

— Вода-то здесь причем? — спросила Юля.

— Подожди, не перебивай, — Архип всё ещё растягивал сигарету, — не сбивай с мысли. Вода? Вода — вот, причем. Если мы на восемьдесят или семьдесят, там, процентов состоим из воды, значит эта сволота-бактерии, и все эти миллионы клеток, тоже живет в воде. Вся вода, в сущности, и состоит из этих бактерий и клеток. Формула Н 2О — упрощенный вариант для простаков и химиков, чтобы было, как её обозначать и записывать. Миллионы, миллиарды живых клеток и бактерий разных — вот что такое вода! Попробуй-ка денек не попить — они тебя жечь изнутри будут: «Воды, сестра, воды!» А «Вода — это Жизнь! Бережно расходуйте её. Утечка воды учитывается водомером!» Так было написано на четырнадцатом доме нашего Бульвара, когда четырнадцатый дом боролся за право гордо носить звание дома образцового содержания. Что за водомер, правда, никто не имел понятия. А вот то, что вода — Жизнь — это справедливо, мне кажется. Нам же известно, что жизнь на Земле зародилась в воде, в недрах мирового Океана. Правильно? Правильно! Следовательно, вода дала жизнь множеству организмов, или пусть даже хотя бы одному. Значит, вода способна давать жизнь, то есть, родить, рожать, размножаться. Значит, она, видимо, Живая! Понимаешь? Живая вода, как в сказке, живой организм, или субстанция, если хочешь. Может быть, она способна видеть, слышать, чувствовать. Чувствовать-то она точно способна.

— Как это?

— Ну, как, — допустим, мороз — она превращается в лед. Сильное пекло — она испаряется, сваливает из пекла. Налей в неё спирта сорок на шестьдесят и попей — узнаешь, как она будет недовольна или, наоборот, петь захочет. А ударь по воде — рябь побежит, а в морду тебе полетят ответные брызги. Пописай не снег — он пожелтеет от наглости такой. А когда в теплый зимний день, настроение прекрасное, ты возвращаешься из церкви, то тебе на воротник падают чудесные, неописуемо красивые, резные, большие снежинки. Зайди медленно в воду и окунись с головой, омойся, и мир просветлеет, как и твоя душа. Понятно, Зайчонок? Вода — живой организм. Вода везде: под землей, на поверхности, в небесах, в каждом живом существе, даже, в камне. Вода перетекает из одной точки планеты в другую. Сообщается всегда и везде. Круговорот воды в природе, как говорили в школе. А это означает, что если вода везде и всюду, и, не дай Боже, может хранить информацию, то она несет эту информацию всегда и везде. А то, что она может хранить информацию, думаю, далеко ходить не надо. Не трудно проверить, из какого водоема было набрана та или иная бутылка. Верно?

— Не знаю.

— Я знаю. Экспертизой установлено. Так вот. Если все плохо, все гадко и мрачно — пойдет дождь, омоет землю и снова всё заблестит, зацветет, заколосится. Если грязно и кругом валяются презервативы и корочки от лимонов под окнами, тогда, выпадет снег и прикроет эту мерзость своим покрывалом. Если уж совсем все хреново, тогда — Потоп! Вода знает, что делает! Ты валяешься в ванне, подумала о ком-нибудь плохо, выдернула пробку — всё, твоя информация утекла в Ангару. Из неё — куда-нибудь ещё и ещё. Потом, человек, попил «Боржоми» и вдруг, понял, что о нем подумали плохо. И, даже, узнал именно кто и когда. Мы же тоже состоим из воды, вот, вода воде и сообщает. Интернета не надо, достаточно подключиться к водопроводному крану. Как оно?

— Ты это сам придумал?

— Нет, конечно! Что-то прочитал, что-то услышал, что-то, конечно, сам додумал. Но, в принципе, по-моему, близко к истине. А? Что скажешь?

— Балбес ты — вот что я скажу. Одно слово, ты — бал-бес. Напридумывает всякого и гоняет сам с собой. Лечиться не пробовал?

— Только не говори, что ты меня наградила гонореей!

— Дурак!

— Дурак у меня знаешь где, малыш? Я же, скажу не скромно, но скажу — мыслитель. Зайчонок, я — типа, Спиноза! Твой друг — Спиноза. Гордись! Как тебе мои мыслишки? Интересно?

— Заноза ты, а не Спиноза. Перестань говорить мне гадости, пожалуйста! Противно, даже!

— Спиноза — разве это гадости?

— Я про гонорею. Нет у меня никакой гонореи! И не было никогда!

— Это хорошо! А ты — завелась?! Чего ты завелась? Когда я тебе о Великом и Вечном толкую, ты говоришь — балбес. Когда я говорю, как балбес — ты опять недовольна. Что мне делать, милая, если тебе не нравятся мои размышления? Заткнуться на веки?

— Нравятся. Но мне кажется, что ты слишком много думаешь.

— Много думаю? Это плохо? Я не понял.

— Не знаю. Нет, хорошо, конечно. Я не в этом смысле, извини. Я, просто, тебя не всегда понимаю. Ты, правда, интересно рассказываешь. Но я ещё не все понимаю. Слишком быстро и много сразу — не успеваю всё переваривать. Прости. Продолжай, пожалуйста.

И она привстала, протянула руки к нему, извиняясь, виновато, по-детски смотрела в глаза.

— Ладно, живи, бестолочь, — улыбнувшись, ответил он. — А ты знаешь, что из всех живых существ, только дельфины, как люди, занимаются сексом для удовольствия?

— Нет! Правда? — удивилась Юлька.

— Вот! Эта информация — по тебе! Как ты сразу встрепенулась! Какой интерес в твоих бесстыжих глазах! Хорошо, хочешь, я только про это и буду рассказывать?

— Нет. Перестань. Я, правда, больше не буду…. А про дельфинов, ты всё придумал?

— Нет. Какая разница? Где-то читал. Или слышал. Не помню. Ладно, пошли домой.

Они медленно спустились с утеса, попугав по дороге наглых свистящих сусликов.

Вернувшись на базу, попили, помылись и в койку свалились. Любовь, несомненно, до изнеможенья, а что ещё делать? — до изнеможенья, чтоб после свалиться, забыться, задрыхнуть. В прохладе, под простынёю, обязательно голым, обнявши подругу, приятно задрыхнуть, чего не задрыхнуть? Они и задрыхли — устали, намаялись и находились. До ужина в сонную мглу провалились.

«Любимое дело», как пишут в буклетах.

Уже вечерело. Архип тихонько поднялся, чтобы не разбудить сладко дремавшую Юльку. (Девчонки в её возрасте всегда долго и симпатично спят, особенно, если почти не укрыты.) Взял ветровку, на всякий случай, и вышел на воздух. Тишина — ветра не было. Жара спала. От нечего делать, Архип пошел к месту костра и развалился на удобных, сделанных из бревен, лавках со спинками. Вечером, как стемнеет, наверняка, здесь опять будет костер (конюх с охранником уже натаскали дров), а пока прохлада в тени смолистой, толстой лиственницы. Архип достал из кармана ветровки блокнот (он всегда теперь носил с собой блокнот и карандаш), начал царапать нечто, что пришло в голову на утесе. Увлекся.

— Здорово, брат! — неслышно подошел здоровый мужик — «Загубленная молодость», как его про себя окрестил ещё вчера Архип.

Архип поднял глаза.

— Здорово.

— Что пишешь?

— Я даже не слышал, как ты подошел. Увлекся, извини.