Эрик Бутаков - Бульвар Постышева

Ринат еле поднялся и побрел в противоположную сторону. На него не обращали внимания. Всё было приковано к ружью. Первым нарушил молчание Седой.

— Ты, чё, пацан? Завязывай. Нельзя так, — и стал медленно подходить к Архипу.

За ним медленно двинулись все.

Ринат уходил в другую сторону.

— Стоять я сказал! — Архип направил стволы на Седого.

— За что стрелять-то будешь? — Седой все равно надвигался.

Похоже, у этого мужика опыт ведения переговоров в подобных ситуациях был не малый. По замашкам Архип ещё прошлый раз определил, что он отторчал много времени и лет. Да и дружок его молодой такой же. Тот тоже надвигался. Но с другой стороны. Остальные медленно шли следом. Некоторых он раньше видел — местные наркоманы. Похоже, обдолбанные в усмерть. «Как упыри! — определил Архип. — Сейчас повеселимся!»

— Стоять! — Архип непроизвольно сделал шаг назад.

Это был провал!

Седой сразу же оказался в шаге от него.

Не было больше времени думать.

Архип с размаху прикладом ударил седого в челюсть. Приклад разлетелся в щепки. Седой укатился к корду, как в кино, только ноги мелькали. Тут же завыли бабы и бросились на Архипа. Одна громче всех орала:

— Я беременная! Стреляй в беременную женщину, сука! Стреляй.

Архи вообще-то не собирался стрелять — думал так напугает. Ошибся. А теперь вот и от ружья почти ничего не осталось. Хотя, оно ещё могло бабахнуть — приклада нет, а спусковой механизм на месте и патроны в стволах. Кто знает, что они холостые? Так-то оно так, но все видели, что оно разлетелось! Делать оборачивалось неприятностью.

Седой, держась за лицо, таки поднялся.

«Во, крепкий, гад!» — промелькнула мысль.

Ринат завернул за угол дома.

«Всё! — решил Архип. — Сваливаю!»

Он развернулся и ломанулся со сломанным ружьем к своему подъезду, желая успеть заскочить домой.

Толпа, потеряв страх, рванулась за ним.

Только на площадке он понял, что ключи остались в дверце сейфа. Он быстро постучал. Внизу в подъезде уже слышался рев. Вурдалаки приближались. Первые двое — Седой и Молодой, уже стояли перед ним чуть ниже на лестнице.

Юлька начала щелкать замками.

— Не открывай! — крикнул ей Архип.

Седой схватил за стволы и отвел их в сторону и вверх.

Архип понял, что отпускать ружье он не может. Попытался вырвать, но не удалось. Молодой ударил его пустой бутылкой по голове. Бутылка рассыпалась. Архип почувствовал удар, но не понял, что это больно. Баба, которая больше всех пищала: «Я беременная», ткнула ножом Архипу в бок. Архип успел поставить локоть, лезвие вошло в руку. Пнув её в лицо, да так сильно, что она вылетела из своих тапочек и упала на площадке между этажей, разбив окно, Архип перехватил раненой рукой цевье ружья, которое всё пытался выкрутить у него Седой, и освободившейся рукой выдернул нож из руки. На секунду все отпрянули назад, как только увидели, что Архип с ножом. Архип размахнулся и со всей силы коряво ударил стволами ружья в толпу. В кого-то попал. Кто-то завыл. Но нож, звякнул и вывалился из рук. Остались только стволы в его руках.

Поняв, что он почти безоружный, толпа тут же накатила снова.

Ещё одна бутылка разбилась о затылок.

В лицо, по спине, по ребрам, по ногам посыпались удары. Его хотели сбить с ног, а он отбивался, тыкая стволами в пьяные лица, пока их снова не схватил Седой. Молодой колотил его с остервенением, кто-то ещё ему помогал, и бабы визжали! Из глаз летели искры!

Он знал, что падать нельзя. Упадешь — всё, не встанешь — не дадут встать, затопчут!

А удары сыпались и сыпались со всех сторон.

А руки были заняты ружьём.

Башка не соображала, в глазах был синий туман.

«Закруживай, закруживай!» — вдруг, услышал он голос. Точно! Архип стал кружить их на месте. Удары стали проскальзывать мимо. Они сами себе мешали. А он раскручивал и раскачивал их в тесноте подъезда, пытаясь сдвинуться вниз, к выходу, на улицу, где будет возможность вырваться и садануть им по ногам, если ещё работает спусковой механизм. Но слишком их было здесь много! Архип конкретно начинал уставать. Он уже почти ничего не соображал, мышцы не слушались. А удары летели.

Снова раздался голос. Теперь он узнал его — это брат Бугуля из табора, который уходит в небо: «Ой-да не выклеет вороньё глазаньки мои фиолен-товые!», и снова кто-то советовал: «Закруживай, закруживай!» А между ними женщина какая-то шептала: «Ай, Забар! Ай, погублю я тебя!» «Давай, старик, давай отец — не время сейчас, после переговорим!» — перебивал всех Володя Высоцкий.

«А-а! Ёбаные!» — орал Архип, кружил, получал скользящие удары и выдавливал свору наружу. А они всё пытались отнять у него ружьё, топтались, спотыкались, толкали друг друга и колотили его, чем придется по спине, по затылку, по ушам, по бокам, по ногам. А он всё кружил их, крепко стоял на ногах, получая удары, вцепившись в ружьё. Прижимая к плечам затылок и уши, когда была такая возможность, одной на мгновенье свободной рукой, перехватывая свою пушку, он резко бил пальцем свободной руки, пытаясь выбить кому-нибудь глаз. Но мазал всё время — палец скользил то по щеке, то попадал в переносицу или в лоб. Ногами не работал — боялся оступиться и упасть. И снова хватал за оружие, снова кружил, получал, но стоял, давил и давил пьяных тварей наружу. А баба всё в ухо шептала: «Ай, Забар! Ай, погублю я тебя!» А Володя темп задавал: «Здесь на милость не надейся, стиснул зубы да терпееееть!» и сразу же: «Чтоб не достаться спрутам или крабам…»

Вся морда была в крови. Липкие струйки протекали за воротник из разбитого скальпа. Рука скользила от крови из-за раны у локтя, но все же Архип держала ствол. Но не было боли. Не чувствовал боли Архип. Досада — вот чего было много! Досада, что не выходит, не получается, их не вытолкнуть. Много их, слишком много. И устал он. Сильно устал. «Стиснул зубы, да терпеть!..» И жажда! Сильная жажда выбить кому-нибудь глаз! И он вдруг решился! «Последние силы жгуууу!» Знал, что не правильно, знал, что опасно, знал, что сил больше нет, но решился! Из самых последних, из самых истерзанных, из липких от крови, из самых — из самых, оставшихся, липких, истерзанных, но всё же,… В своём же подъезде,… А эти подонки… Его здесь хотели… Его здесь хотят завалить…. Из самых последних,… Ну нет, не последних, но все-таки, уже на исходе измученных сил…. И он заорал во всё горло, что было оставшейся мочи: «Фая, Блядь, Мясо! Уроды Ебаные! Стойте! Стойте, я говорю!»

И они почему-то на миг расступились.

Он был уже на улице! Он снял с предохранителя «остатки ружья»! Они выбегали за ним! Сейчас он им так захерачит! Холостыми, с ближины, прямо в морду — нормально! Не покажется мало! Ну, что, членососы! Молитесь!..

Менты его сшибли с ног. На курок он нажать не успел. Скрутили, вырвали пушку. Подняли под руки. Бросили животом на капот (Аж, три машины, оказывается, стояло у подъезда).