Фрэнк Харди - Власть без славы

— Говорят, архиепископ Мэлон на днях сказал, будто Рил — единственный честный политический деятель Австралии; он видит в нем будущего федерального премьера, — заметил Тэргуд.

Джону Уэсту были хорошо известны виды Мэлона на Рила. Поэтому-то он и старался выдвинуть квинслендского премьера, но Тэргуду он этого не сказал.

— Вот как? Ну что ж, тем больше шансов у Рила.

— В лейбористских кругах считают, что если будут какие-либо перемены, то лидером станет Эштон.

— Эштон лидером не станет. Он человек искренний, но держится слишком уж крайних взглядов.

Тэргуд пошел к двери.

— Я буду ждать от вас сообщения, что Мэлгарской компании не удалось возобновить договор на рудники в Чиррабу; тогда я устрою так, чтоб завладеть их заявкой. Это здорово придумано. Мы сорвем большой куш, — сказал он, имея в виду сделку, которую они обсуждали до того, как заговорили о политике. Речь шла о двух квинслендских рудниках, в которые Джон Уэст вложил деньги. Вместе с Тэргудом он задумал махинацию, которая десять лет спустя кончилась скандалом, прогремевшим на всю страну.

Прежде чем Уэст успел ответить, оба услышали доносившиеся с улицы шум, крики и пение.

— Что это такое? — спросил Джон Уэст и выбежал в соседнюю комнату, окна которой выходили на улицу.

Мостовую запрудили шумные толпы народа, слышались ликующие выкрики, пение. Трамваи остановились, все уличное движение застопорилось. Мужчины и женщины, совершенно незнакомые друг с другом, обнимались и целовались. Казалось, весь город сошел с ума от радости. В окно долетела песня:

Другие голоса затянули «Типперери» и «Роза ничьей земли». Отовсюду неслись несмолкаемые крики «ура», восклицания, свист.

— Война кончилась!

— Подписано перемирие!

Джон Уэст схватил шляпу и выбежал на улицу — радостное возбуждение толпы передалось и ему. Предоставив Тэргуду одному добираться до вокзала, Джон Уэст присоединился к кричащей и поющей толпе: он бродил по городу в сгущающихся сумерках, с кем-то взволнованно разговаривал, совал попадавшимся ему на глаза солдатам деньги и называл их героями. В этот же вечер он ответил на письма солдат из спортсменской тысячи, много месяцев валявшиеся в ящике его письменного стола. Все его письма были проникнуты глубоким чувством; он писал каждому, чтобы в случае нужды тот непременно обратился к нему: Джон Уэст никого не отпустит с пустыми руками.

Итак, «война до победного конца» окончилась. Миллионеры и политические деятели, окруженные миллионами могил, уже готовились к распрям из-за дележа добычи. Тысячи белых крестов усеяли побережье близ Анзак Ков, высились среди качающихся на ветру маков в полях Фландрии — как немое свидетельство того, что молодая нация обескровлена, лишившись цвета своей молодежи.

Джона Уэста подхватила и понесла с собой волна ликования и радости, захлестнувшая весь мир. На время он забыл о жене, недавно родившей ребенка, которому не он был отцом. На несколько дней он забыл даже о своих грандиозных планах, которым помешала война и которые теперь он твердо решил осуществить.

— Рил займет прочное место в федеральном парламенте, даже если мне придется купить ему это место, — заявил Джон Уэст архиепископу Мэлону.

Они гуляли по холмам над рекой Яррой, неподалеку от особняка Джона Уэста, и беседовали о предстоящих выборах в федеральный парламент.

Узнав о привычке архиепископа совершать по воскресеньям послеобеденные прогулки, Джон Уэст и сам стал часто выходить из дому, чтобы пройтись, и всегда «случайно» встречался с Мэлоном.

Дэниел Мэлон лукаво поглядел на собеседника.

— Купить место?

— Ну да, купить! Вряд ли кто-нибудь из лейбористов, выдвинутых в парламент, снимет свою кандидатуру, даже ради Т. Дж. Рила. Но им можно предложить приличное вознаграждение.

— Разумеется, мистер Уэст. Слушая вас, я начинаю думать, что нахожусь ни больше ни меньше, как в Тамманихолле.

Они медленно шли по склону холма вдоль берега извилистой реки. Листья на деревьях, окаймлявших берег, начинали менять окраску; самые слабые уже падали на землю под натиском осени 1919 года.

Джон Уэст и архиепископ Мэлон беседовали главным образом о политике; и тот и другой словно вовсе забыли о своих прежних разногласиях по вопросу о воинской повинности. Немного погодя они повернули обратно, и каждый был чрезвычайно доволен собой.

Мэлон думал, что, заполучив в союзники этого странного энергичного человечка, церковь скоро приобретет в Австралии такое же политическое влияние, как и во многих других странах. Мэлон почувствовал даже, что начинает проникаться к Уэсту некоторой симпатией.

Прощаясь с ним, архиепископ мягко сказал:

— Да благословит вас бог, мистер Уэст. В постигшем вас недавно горе вы показали себя мужественным и справедливым человеком.

Джон Уэст вздрогнул. Он пристально поглядел Мэлону вслед, пожал плечами и медленно пересек широкую дорогу и лужайку перед белым особняком, к которому было пристроено новое крыло.

От неожиданного намека Мэлона на измену Нелли радостное настроение его померкло. Мысли о том, как завоевать поддержку католиков в лейбористской партии, разом вылетели у него из головы.

Войдя в дом, Джон Уэст услышал доносившийся откуда-то сверху детский плач. Он прошел в музыкальную комнату в новом крыле дома — там он обычно сидел теперь по воскресеньям и читал. Бросив шляпу на пол, Джон Уэст с размаху опустился в кресло и долго сидел, плотно сжав губы, глядя прищуренными глазами в окно. Какое же еще наказание придумать для Нелли, чтоб утолить наконец бушующую в нем ярость и заглушить чувство унижения?

Разве он забудет когда-нибудь ту ночь, когда родился этот ребенок? Он в волнении ходил взад и вперед по будуару, а в соседней комнате миссис Моран хлопотала возле Нелли. С тех пор он не сказал Нелли ни одного слова и ни разу не упомянул о ребенке. В доме воцарилась напряженная и зловещая атмосфера ненависти.

Джон Уэст подозревал, что старшие дети кое-что знают, но что именно — угадать он не мог. Дети были подавлены и напуганы. Гнетущая атмосфера стала бы совсем невыносимой, если б миссис Моран не умудрялась каким-то образом разряжать ее. Она сумела даже установить косвенный контакт между Джоном Уэстом и Нелли.