Церенц - В муках рождения

Она сидела погруженная в думы о брате, когда доложили, что приехал князь Хосров Акейский и просит приема. Она сейчас же велела впустить его, и не успел в дверях показаться Хосров, как лицо княгини просветлело.

– Добро пожаловать, князь Хосров, вижу по лицу, что ты виделся с Багаратом, – сказала княгиня.

– Да, княгиня, видел и говорил с князем, и, возможно, со временем гнев верховного эмира смягчится, ибо в стране много недовольных. Я был там, когда открыли заговор. Много убитых, в областях начались мятежи и волнения. Если мы, данники-христиане будем вести себя разумно, в Аравии начнется междоусобная война. Если же мы сейчас восстанем и разгневаем их, разожжем фанатизм, то они выльют на нас всю свою ярость.

– Я всегда советовала не раздражать этих нечестивцев, быть рассудительнее, стараться объединить всех наших князей, а с другой стороны, умело управлять страной и развивать ее мощь. Но разве нашим что-нибудь втолкуешь?.. «Верно говоришь, мать, умно рассуждаешь», – твердят мне мои сыновья, а сами заняты только беспутством и развлечениями. Ни один из моих советов не выполняется.

– Все, что ты говоришь, княгиня, верно. Князь Багарат, при всей своей заносчивости, сам признался: «Этого бедствия со мной не произошло бы, если бы я послушался двух людей. Бог создал в Армении только две умные головы: одна из них женская, другая – голова простого горца».

– Кто же этот горец? – сверкнула глазами княгиня.

– Овнан из Сасуна.

– Овнан?

– Откуда ты знаешь Овнана, княгиня? Это имя я впервые услышал от князя.

– Как мне не знать его? Вот одна из тысячи глупостей наших владетельных князей. Они презирают простых людей из народа, считают их ничтожеством, не используют их ум, храбрость и способности. Много раз я говорила своим братьям и сыновьям, что надо брать пример с арабов и греков, которые не пренебрегают духовной и телесной силой простых воинов и даже чужеземцев. Они вознаграждают их и дают им высокие звания. А наши армяне считают позорным смотреть на простых людей не только как на равных, но даже как на людей. Они считает своим долгом унижать, уничтожать простых людей, выказывающих ум и способности. Глупцы, они не видят, что, если армянская церковь, подвергаясь стольким гонениям как от внутренних, так и от внешних врагов, остается нерушимой, то только потому, что всех без различия – бедного аназата, шинакана 30– принимает в свое лоно, учит, воспитывает, растит и даже сажает на патриарший престол.

– Если ты хорошо знаешь этого Овнана, княгиня, то, очевидно, он чем-то примечателен.

– Если посмотреть на его одежду, на происхождение, на его состояние, то он ничтожный из ничтожных, а если взять его как умного и храброго человека, то скажу перед всем Васпураканом, что вряд ли найдется в Армении десяток таких, как он.

– Но откуда ты, княгиня Арцруни, так хорошо знаешь этого простого поселянина? Признаться, это меня удивляет.

– Когда я с ним познакомилась, я была не княгиней Арцруни, а княжной Багратуни. Я видела этого юношу во дворце своего дяди, в Тароне. Он был товарищем юных княжичей, играл с ними, проводил с ними досуг и не раз выходил победителем в физических упражнениях и соревнованиях. Его ум отмечал и монах, который был учителем и писцом при дворе моего дяди. Овнану было лет шестнадцать, когда к нему за советом и за сведениями уже обращались все. В те дни, когда монах болел, писцом у дяди служил Овнан. С тайными поручениями тоже всегда отправляли его. Мои двоюродные братья предавались безделью и развлечениям, и Овнану не раз удавалось наставлять их на путь истинный. Но однажды Овнан неожиданно исчез из замка, и имя его перестало произноситься. Если бы исчез только он один, это не было бы так удивительно. Но из замка исчезла и самая умная из дочерей князя, любимица родителей Васкануш. Ее заточили в один из дальних монастырей на границе Греции. Все, кроме меня, были удивлены этим событием. Одна я знала, что княжна Багратуни и Овнан любили друг друга, и несколько раз присутствовала при их ночных свиданиях в цветнике. При мысли о последствиях этой любви я приходила в ужас и не раз уговаривала Васкануш расстаться с ним и забыть этого неукротимого, как лев, юношу, который с ней был покорнее ягненка. Княжна соглашалась со мной, но расстаться с любимым ей было очень трудно. Поэтому, узнав об их разлуке, я очень опечалилась, особенно, когда по приглашению дяди поехала к нему и увидела, как он постарел и изменился, словно он вместе с дочерью наказал и себя. Бедный князь, он любил меня, как дочь, потому что я была похожа на нее и любима ею. Но он согласен был страдать и мучиться, готов был умереть, только чтобы не уронить чести своего знатного рода. Через несколько дней он повел меня в сад, где встречалась княжна со своим любимым. Там этот суровый, непреклонный человек вдруг ослаб и горько заплакал: «Рипсимэ, я несчастен, плачь обо мне»… Я тут же решилась попросить его простить мою подругу. Тогда этот старый, немощный человек разъярился, как зверь, и, сверкнув на меня глазами, воскликнул: «Молчи! Только смерть может избавить их от заточения! Решение мое бесповоротно!..»

Я вернулась домой с разбитым сердцем и глубоко опечаленная. Дядя мой со дня на день слабел, но прожил столько, что, когда после его смерти братья предложили ей вернуться домой, Васкануш ответила: «Я очень счастлива в своей тихой обители, где нет ни знатных, ни простых и где все люди равны перед богом».

Княгиня умолкла. Но Хосров не сдержал любопытства и спросил:

– Что стало тогда с Овнаном?

– Такого железного человека можно было только убить, но осудить его на пожизненное тюремное заключение было явной глупостью. Мой дядя велел заточить его в один из ширакских 31монастырей, но когда через два года он решил убедиться воочию, исполняется ли в точности его приказ, и поехал в этот монастырь, то нашел узника недостаточно смирившимся. Тогда его бросили в монастырское подземелье, откуда веяло могильной сыростью. Единственным преступлением этого юноши была любовь к прекрасной девушке, чье высокое положение и разницу между ними не смог учесть бедный горец. Но, очевидно, бог любит изредка посмеяться над нашей глупостью. Это сырое подземелье оказалось началом подземного хода, и Овнан в ту же ночь вышел через него на свободу. А князь Багратуни, полный гнева и мести, переехал в Таран и через несколько лет умер.

Овнан, как мне сказали вскоре, вернулся в Сасун и спокойно жил в горах в своем родном селе. Позднее я встречала его в доме своего брата, князя Багарата, который часто приглашал его к себе. Сасунцы обращались к своему князю только через Овнана и от него же узнавали повеления князя. Это означало, что тот, кто хотел владеть Сасуном, должен был иметь дело с Овнаном.