Сергей Прокофьев - Рассказы

На следующий день в сердце инженера было пусто, как в пустыне Гоби. Все, что так наполняло его в последние дни, было вырвано разом, и притом с корнем, и на месте цветущей нежности разостлался сухой и бесцветный песок. Даже сама работа была противна и утратила свой вкус. Надо было поскорей закончить постройку, в крайнем случае передать руководство кому-нибудь другому, благо главное было уже сделано, и уехать куда-нибудь. А этого Какаду с корректными докладами, а этот мост с гранитными быками, право, глядеть на них значит держать лезвие в той ране, которую она рассекла.

В таких мыслях прошел день и наступил следующий. Инженер глубоко презирал свою жену, беспринципную женщину, посадившую на колени этого поганого носителя булавки, и думал, что только его собственное бесконечное джентльменство сохранило обоих от заслуженных воздействий. Параллельно мыслям о джентльменстве или, вернее, перпендикулярно к ним, являлись и такие идеи: «Подождите, Лили. Как кончу работу, уеду на Принцевы острова. Куплю гарем, и тогда посмотрим. Вы мне с одним, а я вам с пятью. Пять за одного, таков мой стиль. Только восточная женщина умеет по-настоящему любить, там настоящая, томительная знойность, не у вас, европейских калек с заклепкой вместо сердца. Небольшой гарем из пяти человек. Ни одна не старше пятнадцати лет. И вилла с мраморными ступенями прямо в Мраморное море».

Инженер вышел на улицу и увидел старого почтальона и его осла; оба привезли почту. Мысли инженера из Мраморного моря быстро возвратились на материк: почтальон два дня тому назад отвез Лили в город, и ему можно было задать несколько вопросов. Узнать о том, доехала ли жена до дому, этого даже требовало приличие.

— Есть письма, старина? — спросил инженер.

— Для вас ни одного, господин инженер, — ответил старина, сделав вид, что он очень опечален этим.

— Вот как жаль! — шутливо огорчился инженер, — но, по крайней мере, мою жену вы доставили благополучно?

— В полнейшей исправности, господин инженер.

— Ну спасибо, — и, стараясь сохранить шутливый тон, он бросил вопрос, как будто без значения, — так что ваша сумка сегодня легкая? Никого не порадовали письмами?

— Почти что никого, два письма на всех, — ответил почтальон, привыкший, что его появление доставляет всем огромное удовольствие и что с ним шутят.

— Одно из них для господина Какаду? — не удержался инженер. (Это было просто глупо.)

— Нет, для господина Какаду тоже ничего.

В голове инженера мелькнуло: ой, врет он, старая лиса! Жена обязательно написала Какаду, чтобы сообщить о происшедшей сцене с мужем. И, конечно, отправила не почтой, а вручила почтальону для передачи по секрету. Теперь же этот старый песок, за какую-нибудь золотую монету, разыгрывает невинность, а он, инженер, вынужден изображать рогатого мужа и дурака. Полный возмущения, инженер круто повернулся на своем каблуке и шагнул по направлению к бараку. Но тут у него появилась охота придраться к почтальону:

— А почему, сударь мой, вы мне газет не подали в прошлый раз? — спросил он строго, вспомнив, что, действительно, газет почему-то не было видно.

— Газеты были, и я их подал вам, — ответил почтальон.

Инженер не предусматривал противоречия и поэтому у него сразу подкатило к печени.

— Может быть, вы мне доложите, что вы их подали в самые мои руки? — спросил он резко.

Старик, удивленный таким тоном, провел рукой по бороде, но затем, что-то вспомнив, улыбнулся:

— Разве вы, господин инженер, не видали их? Я положил на ваш письменный стол. Вы не сердитесь, господин инженер, но вы спали, и я не хотел вас будить.

«То есть дерзость на дерзости и ложь на лжи» — так подумал инженер.

— Что ж, сударь, вы ночью что ли ко мне приходили? Я человек занятой и днем спать не умею.

Почтальону было очень неприятно, что вдруг разыгрался какой-то конфликт. Он слишком привык к радостным улыбкам и серебряным монетам, которыми его дарили за приятные письма, а в данном случае было особенно ясно, что инженер сердился по недоразумению. Старик сказал примирительно:

— Господин инженер, вы напрасно огорчаетесь. Я знаю, что у вас много работы, и поэтому очень хорошо, если вы отдохнете среди дня. Но вот, ей-Богу, когда я вошел в вашу комнату, вы крепко спали в кресле. Чтобы не будить вас, я положил их на письменный стол. Там они, наверно, и лежат.

— Вот как! — сказал инженер заносчиво, — не угодно ли последовать в мой барак?

И он пошел вперед. Почтальон за ним.

Действительно, на письменном столе, сбоку, оказались две новые газеты. Из-за семейных неладов инженер был так рассеян, что ни разу не притронулся к письменному столу.

— И вы утверждаете, что в то время, как вы клали их на стол, я крепко спал в кресле?

— В этом, — сказал почтальон, указывая на кресло, и, вспомнив что-то еще более занятное, он расплылся в добродушной улыбке. — Вам снилось что-то очень нехорошее, — сказал он, — потому что во сне вы сердились и один раз даже сказали: негодяй. И бумаги ваши рассыпались вокруг кресла.

Инженер остолбенел. Выходило, что измену жены он видел во сне. Устав после работы на плотине, он заснул за проверкой отчетов, и ревность толкнула его на предательское сновидение.

— И вы слышали как я во сне сказал: негодяй? — спросил инженер, причем голос его сорвался.

— Слышал. А потом вы потянули ногой и сказали: ах ты, подлая!

— И все во сне ?!

— Во сне.

— А вы стояли и любовались на представление?

Почтальон сконфузился.

— Я сейчас же ушел, — сказал он.

Инженер затрясся от негодования. Казалось, он превратился в облако, фаршированное молниями и громом.

— Знаете вы кто? Вы — симулянт и мистификатор! — крикнул он, — симулянт и отвратительный мистификатор!

Старик попятился, не веря своим ушам.

— Я? прошептал он, не понимая слов, которые ему бросили, но чувствуя, что в них скрыто что-то очень обидное, — я симу... и мисти... мисти...

—...фикатор! фикатор! фикатор! — закричал инженер. Он был вне себя. Он слишком настроил себя на свое благородство и на измену этой низкой женщины, чтобы поверить, что во всей этой истории виновен только он один.

Почтальон скорбно всплеснул руками и вышел из барака, оставив инженера в обществе его гнева и его предательского сновидения.

Хотя городок был маленький, но в нем существовали и уважаемые граждане. Вернее, наоборот, именно: так как городок был маленький, то и все уважаемые граждане были налицо. Даже точнее я сказал бы так: благодаря его малости, заметно выступали те граждане, которые были уважаемы. В большом городе уважаемые граждане тонут в общей массе, растворяя свои высокие качества в количестве, населяющем город, но чем город меньше, тем больше вырастает значение уважаемого гражданина и тем тяжелее становится его удельный вес. Именно так обстояло дело и в древнем городке, о котором будет речь.