Валентина Чемберджи - В доме музыка жила. Дмитрий Шостакович, Сергей Прокофьев, Святослав Рихтер

© В. Н. Чемберджи, текст, 2017

© ООО «Издательство АСТ», 2017

Эта рукопись – дань памяти моих родителей, композиторов и музыкальных деятелей Николая Карповича Чемберджи и Зары Александровны Левиной. Положенная в основу идея естественно вылилась в рассказ о музыкантах, среди которых я выросла и провела жизнь. На ее страницах появляются не только великие композиторы, исполнители и музыкальные критики, но и незаслуженно обреченные на забвение достойные восхищения люди, написать о которых я всегда считала своим долгом.

Я старалась избежать описания необязательных подробностей, неблаговидных поступков, а порой даже и преступлений, связанных с конъюнктурой, с реальной опасностью или обусловленных натурой иных действующих лиц: страшно причинить боль живым, не хочется никого судить, не пришло время. Но главная причина состоит в том, что трудно поддающееся определению внутреннее чувство категорически запрещает мне описывать проявления зависти, бездарности, интриганства, моральную нечистоплотность, неизбежные во все времена, а в наше, может быть, особенно.

В этой рукописи находит свое отражение лишь определенная доля правды, но все, что я пишу, – правда; ничто не служит другим целям, кроме совершенно искреннего желания рассказать о том, чему я была свидетельницей.

Жанр рукописи – не мемуары, а, скорее, наброски к портретам музыкальных деятелей в драматическом контексте истории нашей страны. Если бы этим скромным страницам можно было предпослать эпиграф, я выбрала бы утешительные слова Герцена:

«– Кто имеет право писать свои воспоминания?

– Всякий . Потому что никто их не обязан читать».

Папа родился 24 августа 1903 года в Царском Селе. Его отец, мой дедушка, Карп Владимирович Чемберджи, был придворным медиком; пугливо озираясь, мама говорила, что лейб-медиком Его Императорского Величества. Насчет лейб-медика не знаю, но судя по обращению «Ваше сиятельство», которое я нахожу в корреспонденции дедушки, по эполетам и прочим внушительным изобразительным деталям на его фотографии, он состоял в крупном чине. Фамилия «Чемберджи», последними носительницами которой являемся мы с дочерью Катей (спасибо Владимиру Познеру – ее папе, моему первому мужу, который не возражал против замены ее фамилии), свидетельствует о восточных корнях его происхождения – числился он армянином, крымским. И правда: ведь Алтунжи (две изумительные, миниатюрные, изысканно породистые старушки, которых я несколько раз в жизни видела в Москве в доме Спендиаровых-Мясищевых) тоже, видимо, были из крымских армян. Карп Владимирович жил и работал при дворе в Царском Селе – это я знаю определенно.

В книге Г. А. Поляновского [1] Поляновский Г. А. Н. К. Чемберджи. М. – Л., 1947. о моем папе говорится, что Карп Владимирович служил в Мариинской Санкт-Петербургской больнице для бедных, но это уже дань времени – лечить полагалось только бедных. Видимо, дедушка представлял своим дворянством и высоким положением в обществе некоторую опасность для родителей. Сколько раз я ни спрашивала маму о судьбе дедушки – просто хотя бы где и когда он умер, где похоронен, – мама ни разу мне ничего вразумительного не ответила.

Характерно, что я не могла получить ответа и от гораздо больше озабоченных своим происхождением, чем мама-«плебейка», сестер Спендиаровых. Они тоже то ли ничего не знали, то ли не хотели мне говорить. На все эти вопросы, наверное, ответил бы мне папа, но он слишком рано умер. Слишком рано и для себя (в сорок четыре года), и для меня, которая рано осталась без отца и ответов на многие вопросы, и для мамы, которая уже больше не вышла замуж.

Карп Владимирович Чемберджи был женат на Валентине Афанасьевне Спендиаровой, родной сестре Александра Афанасьевича Спендиарова, композитора, классика армянской музыки, друга Глазунова, Лядова, Аренского и других замечательных русских композиторов; у них родился сын Коля. Коля Чемберджи. В детстве я слышала, как взрослые то и дело склоняли это имя и фамилию: «Надо спросить у Коли Чемберджи, надо посоветоваться с Колей Чемберджи», и т. д. Бабушка Валя, Колина мама, умерла, когда сыну исполнилось два года. Помнил ли он ее? Не знаю. Странно называть ее бабушкой, потому что на портрете, который стоит теперь на шкафу в комнате моего сына Саши (раньше маминой), она – юная девушка, и красота ее облагорожена какой-то необыкновенной милостью и мягкостью черт. Старинная внешность, скромная прическа, слегка вьющиеся волосы. Чистый облик. Есть и другие фотографии начала века: она поднимается по склону горы вместе с Карпом Владимировичем, с кружевным зонтиком в руках, изящная, тоненькая, хрупкая. Внушительный вид тогда еще молодого деда подчеркивает легкость ее фигурки. Или еще: в шляпке, затеняющей часть ее всегда застенчивого лица. Она умерла от туберкулеза.

В нашем доме (где все лучшее и дорогое неизменно падало и разбивалось) уцелело единственное свидетельство ее художественной одаренности: настенная фарфоровая тарелка с написанным на ней нежным девичьим лицом, обрамленным светлыми локонами. А ведь висели еще две: одна с веткой сирени, а другая с портретом молодой дамы в потрясавшей мое воображение шляпе, явно писанным с натуры. Обе разбились.

В честь Валентины Афанасьевны меня назвали Валей.

Тарелки, фотографии, портрет, имя – даже то немногое, что сохранилось, делает ее членом нашей семьи, нашей жизни.

После смерти бабушки Вали Карп Владимирович, обожавший маленького папу до безумия, не желая (а, может быть, и не имея возможности) бросить свою службу, отправил двухлетнего сына в Крым, в Судак, где в большом и богатом доме (ставшем после революции зданием Дома отдыха Министерства обороны) жил его дядя – Александр Афанасьевич Спендиаров со всей своей семьей. В Ялте, на Екатерининской улице стоял другой, городской дом Спендиарова.

Я помню его семью живущей в Судаке во флигеле «для прислуги», который оставили вдове Спендиарова, – достаточно просторном деревянном доме, чтобы там могли поместиться и, никого не стесняя, жить в свое удовольствие все дети и гости Спендиаровых.

Крым послевоенного времени. По сравнению с довоенным – другая земля. Запущенный, замусоренный, и с годами все сильнее и сильнее, под русскими ли, под украинцами ли. При татарах – вылизанный, включая саму землю, ухоженный, жемчужина природы, и теперь, повидав много, скажу: может быть, один из самых красивых уголков южной Европы.