Игорь Шагин - Белая полоса

И контролёры, и другие работники СИЗО, знавшие Олю, подходили и говорили, что видели её фото — кто там, кто здесь — и просили передать поздравления. Оля сказала, что её начали узнавать в магазинах, а иногда просто на улице. И что сначала думали, что это Медведчук так поздравил свою жену.

Трофимов сказал, что один щит стоит у СИЗО. Я — что ещё несколько десятков по городу. Он сказал, что знает.

— Я всё понял, — сказать Леонид, — сосать.

Леониду нравились два из рассказанных мною анекдота. Один — из его любимых. Один — из нелюбимых Маркуна.

Один из анекдотов повествовал, как девочка на небольшом малолитражном скромном автомобиле типа Фольксваген-«Жук» жёлтого цвета въехала в зад чёрному «БМВ».

Из «БМВ» вышел крутой, из братвы, парень.

— Слушай, курица, — сказал он. — Звони своему петуху — пускай деньги везёт.

— Дорогой, привези, пожалуйста, деньги, — позвонила девочка.

И через десять минут приехало два чёрных «Мерседеса» типа джип-кубик.

— Кому деньги? — спросил Дорогой.

— Вот, ему, — указала девочка.

— Вывезите его в лес и выебите в жопу.

Парня из братвы посадили в багажник «Мерседеса», где он ехал и думал, что его сейчас выебут и как это потом будет выглядеть. Увидев щёлку в салон, он сказал:

— Мужики, мужики, у меня есть 100 долларов, только не ебите! Дома есть ещё. Мужики… Мужики…

И тут «Мерседес» развернулся. «Фу, повезло!» — подумал он. Но это девочка въехала в зад ещё одному чёрному «БМВ». И из неё вышли два крутых парня из братвы:

— Звони своему петуху, курица, — пускай деньги везёт!

— Этих двух вывезти в лес, выебать в жопу и убить! — сказал Дорогой.

И вот они едут втроём в багажнике.

«Вот, — думает первый, — сейчас ещё и убьют».

— Мужики, мужики, вы не забыли, меня только в жопу выебать!

Другой анекдот — про построенный в Париже самый дорогой и престижный ресторан в мире. В котором за невозможность рассчитаться как плату брали указательный, большой или средний палец руки, в зависимости от суммы.

Англичанин пил, ел с компанией и не смог рассчитаться — и на кассе у него отрубили мизинец. Француз с компанией ел неделю и не смог рассчитаться. И ему отрубили безымянный палец. То же самое произошло с итальянцем, немцем и американцем. Русский ел, пил, гулял с друзьями, цыганами и медведями три месяца. А потом подошел к кассе и вытащил член.

— Рубить? — спросил кассир.

— Сосать, денег море.

— Нет, — ответил я Леониду. — Я как-то должен был отблагодарить супругу за эти три с половиной года.

Через неделю после дня рождения меня и Саида перевели в другую, трёхместную камеру на этом же этаже. Я пожал руки Аслану и Тайсону. Щиты стояли до 8 марта. Последний был снят 13 числа. 15-го меня повезли в суд.

Кто предполагая, кто не зная, какой будет приговор — обвинительный или оправдательный, — и будет ли дело возвращено на доследование, подсудимые уже были собраны с вещами; кто часть вещей сдал на склад, кто передал родственникам домой. Я в камере оставил всё как есть. И на суд я оделся как обычно — в костюм и белую рубашку. Галстук находился у начальника конвоя.

На оглашение приговора судья сделала суд открытым и не в кинотеатре «Загреб», а в зале Апелляционного суда г. Киева, в котором нашлось место и для адвокатов, и для посетителей, и большая клетка для самих подсудимых.

В зале я увидел Олю, её папу Александра Иосифовича, своего папу, приехавшего из Санкт-Петербурга, Светлану Кондратович, Ларису, Светину сестру, и всех, кто выступал в мою защиту, ждал меня, верил в справедливость и сейчас пришёл меня встречать.

Лясковская проверила наличие участников процесса и приступила к оглашению приговора.

— Именем Украины, — она начала оглашать приговор и продолжила на украинском языке. Это было неожиданностью для присутствующих. Суд по желанию всех участников процесса проходил на русском, и на том же языке, на котором слушалось дело, должен был быть приговор. Кто-то в клетке сказал: «Я не понимаю, что она там читает!» Лясковская читала, запинаясь, проглатывала слова, возвращалась назад, вытирала пот со лба. Остальные члены суда сидели молча, без движения. Справа от Лясковской — её подруга, народный заседатель. Рядом, дальше — пожилой мужчина, народный заседатель. Его палочка стояла у стола. С левой стороны — второй судья, второй раз в мантии, как и Лясковская, за весь процесс. И третий народный заседатель — полная женщина. Она была одета в чёрную юбку и чёрную блузку, вокруг её шеи был чёрный платок, как будто только что снятый с головы. Лицо её было такое же доброе, как раньше, но необычайно мрачное.

Лясковская продолжила читать.

— Я такого не говорила! — вырвалось у Светланы Кондратович, когда Лясковская зачитала приведённые в приговоре показания, данные Светланой в суде.

— Соблюдайте тишину, — оторвавшись от тома приговора, сказала Лясковская.

— Пидарасы! — кто-то сказал в клетке.

Лясковская передала том приговора второму судье, который читал ещё хуже, чем она, повторяя предложения и с трудом на украинском языке выговаривая некоторые слова.

Лясковская что-то шепнула своей подруге и указала глазами на Злотника. Александр Иосифович сидел и внимательно слушал.

Второй судья прочитал 20–30 страниц, и Лясковская забрала у него приговор размером с том дела и продолжила читать.

— Суд вважає покази Половинкиної недостовірними, — и у Наденьки на глазах появились слезы. Лясковская передала приговор второму судье.

— Откройте, пожалуйста, окно, — сказал Моисеенко, — Ваша честь, жарко.

— Тут непонятно, кому жарко: Вам или нам, Моисеенко, — сказала Лясковская, глядя на Злотника. И попросила открыть окно.

Время тянулось медленно. Листы, шелестя, перелистывались быстро. Лясковская объявила перерыв на обед. Мой папа, сидевший в первом ряду и внимательно вслушивавшийся в текст, встал и, выходя из зала, то ли спросил, то ли сказал:

— Всё на тебя, сынок?!

— Я говорил, — сказал Трофимов.

Весь обеденный перерыв Середенко показывал свои стихи. После обеда Лясковская продолжила чтение. Приговор зачитывался пять дней. Подсудимых увозили в СИЗО и привозили на следующий день. Но создавалось впечатление, что никто не покидал зал. К полудню следующего дня Лясковская дочитала до эпизода Князева. Когда из оглашённого текста приговора по эпизоду Князева стало следовать, что Трофимов в суде подтвердил свои показания, данные им на предварительном следствии, что было с точностью до наоборот, Леонид выпучил глаза и его трёхдневная щетина на надувшихся щеках и подбородке, казалось, топорщилась, как будто он ощетинился. Лясковская дочитала последний абзац последнего эпизода и посмотрела в зал, переводя дыхание. И теперь, отчётливо выговаривая пункты, буквы и статьи, приступила к оглашению наказания за совершённые преступления подсудимым, вина которых по приговору по каждому эпизоду была доказана.