Павел Пепперштейн - Cвастика и Пентагон

Именно наблюдение за свойствами Пентагона и позволило мне открыть механизмы ЭОИ. Кроме того, меня вдохновляло слово «гон» – охота, гонка за истиной. Когда я нарекал свое детище именем «Пентагон», я думал о двух литературных произведениях, вдохновлявших меня на работу. В качестве кода доступа к «Пентагону» я ввел полностью тексты этих двух произведений, написанных на русском языке, сложно скомбинировав их друг с другом. Мы ведь с вами все еще русские, и на шим главным оборонным и стратегическим предприятием является наш язык, наша литература.

Итак, два текста – рассказ Лескова «Чертогон» и поэма Корнея Чуковского «Бибигон». Лесков – это лес, а Корней – корни леса. Лески и корешки, так сказать. В рассказе Лескова юноша из провинции приезжает в Москву к своему дяде – богатому купцу. Дело происходит в конце XIX века. Юноша участвует в кутежах дяди, в его купеческих развратах…

Там купцы рубят топорами искусственные джунгли в ресторане, где прячутся цыганки, одетые, точнее, раздетые, папуасами. Их ловят, ебут.

Ебут оголтело, без оглядочки. Так, как ебут на Руси.

Потом купцы покупают бочонок липового меда и всем ямщикам, стоящим у ресторана со своими повозками, приказывают за деньги обмазывать колеса повозок медом. У нас в России все можно – только не мазать колеса медом! Но и этот грех прощается, потому что у нас Бог добр.

И вот, после всех учиненных распутств, они вдвоем – дядя и племянник – приходят в церковь.

Дядя приказывает выгнать из церкви всех прихожан до единого и заказывает специальную древнюю службу под названьем «чертогон». Дядя опускается на колени один, посреди пустого и полутемного храма. Звучат редкостные молебствиязаклинания, давно позабытые мирскою церковью.

И вот посреди службы изумленный племянник видит, как дядю три раза подхватывает невидимая сила, поднимает его в воздух и три раза обрушивает его, шмякает им об пол. После этого дядя долго лежит распростертый ниц, не подавая признаков жизни. Затем с трудом встает – лицо мокро слезами, душа очистилась, на сердце светло.

Спали с плеч грехи недавних дней. И все начи нается снова – развраты, кутежи… Таков «чертогон ». Литература девятнадцатого века, глубокая, как колодец. Там до сих пор что-то происходит, в этой шахте – какие-то обвалы, крушения… Там кто-то живет. Этот колодец можно использовать как бомбоубежище, он и против атомных бомб укроет.

А вот вам «Бибигон» – поэма советского классика для детей. Советская детская литература – это тоже бомбоубежище, поновее, со специальными карманами, со сложной вентиляционной системой. Очень глубокое. Оно сможет спасти нас и от оружия будущего. Американцы отсосут.

Мы спрячемся у самых корней – у корней Чуковского.

Бибигон – это маленький человечек, очень маленький, вроде муравья. В поэме описаны его приключения – кажется, он плавает в чернильнице, покуда автор пишет поэму. Проказник в общем.

Безобидная, вроде бы, вещица – для детей.

Но изнанка поэмы – черная скорбь, черная, как нефть, как чернила, в которых плавает Бибигон.

Я разгадал тайну названия этой поэмы. В дневниках Чуковского есть печальная запись о том, что умерла его маленькая дочь. На этой странице дневника беглый рисунок – детская могилка с крестом, и подпись по-английски «Baby's gone» – «малышка ушла». На соседней странице дневника запись о том, что автор начал писать поэму «Бибигон ». Этот маленький человечек – символ удаления, ухода, исчезновения.

Вот и Юленька согласилась уйти – добровольно, отважно. Она теперь – бибигон. Ради Родины, ради нас всех. За Россию. Скоро у нас, у России, будут целые армии таких бибигонов, свободно скользящих между существованием и отсутствием.

Возникнут существа и вещи с пунктирным типом существования. Разработка этих «пунктирных тел» – самого ритма исчезновений и появлений – это дело будущего. Как только это будет сделано, – нам нечего больше бояться. Малышка Ушла, но она вернется. Я смазал медом колеса мирового механизма, и они теперь могут вращаться вспять. Но чтобы Юля вернулась, нужна ваша помощь.

Вход в структуру запуска Появления имеет форму Пентагона. Я заранее ввел код возврата – в старину это назвали бы заклинанием, магической пентаграммой, но это скорее пароль, как в банке.

Четыре угла Пентагона – это вы. Лучшие друзья Юю, сопровождавшие ее в этом отважном путешествии.

Пятая, верхняя, точка Пентагона соответствует самой Юю. Но для нее мне следовало подобрать заместителя – нечто, что замещало бы собою тот пробел, то зияние, что оставила Юю в мире, исчезнув. Нужен был яркий сигнал, имеющий цвет, запах и вкус, – мы называем такие вещи «синестетический суггестор», впрочем, это наш, лабораторный жаргон… Я выбрал в качестве такого сигнала-сугестора апельсиновый сок. Тревожная пульсация этого сигнала должна каждый раз отвлекать внимание от факта исчезновения. Почему я выбрал именно апельсиновый сок? Я люблю его. И Юленька его любит. Раньше я часто выжимал ей сок, даже купил соковыжималку. Да…

Вы не застали, а в советское время этот оранжевый сок означал что-то блаженное, недоступное, был знаком Запада, знаком свободы, знаком свежести…

И вот что странно: за те месяцы, что длится Юлино исчезновение, на Украине совершилась Оранжевая революция. Апельсиновый сок стал кровью новой революции. Возможно, это побочный эффект нашего эксперимента по ЭОИ – трудно сказать. Fleur d'orange – украшение невест.

Знак чистоты, невинности. Юля – сама чистота.

Апельсины всегда считались золотыми плодами.

Апельсиновый сок – золотой сок. Ему и пристало наполнять собой «золотую» чашу Пентагона.

У вас есть апельсиновый сок?

– Нет. Только чай и немного вина.

– А апельсины?

– Есть. Я бабушке купила.

– Давайте их сюда. Быстро. Стакан и нож.

Маша принесла два апельсина, нож и стакан.

Бомж с молниеносной скоростью разрезал апельсины пополам и выдавил их в стакан своими длинными черными пальцами. Стакан с ярким соком теперь светился в его руках.

– Уберите все со стола.

Бомж убрал с большого круглого стола все предметы, а на скатерти быстро и четко нарисовал угольным карандашом знак Пентагон. По углам Пентагона он рассадил Машу, Катю, Яшу и Колю.

В верхнюю точку Пентагона поставил стакан с апельсиновым соком.

Получилась следующая схема:

В центр стола (и Пентагона) бомж положил (достав его из своих бездонных одежд) странный объект: это были две книги – Лескова и Чуковского, – но как-то грубо, варварски и безжалостно изрезанные ножом, искромсанные ножницами.

Эти две книги, еле держащиеся на своих корешках, чьи страницы превратились почти в бахрому, были вложены, втиснуты друг в друга и плотно связаны вместе бечевкой.