Конн Иггульден - Воронья шпора

Возможно, за прошедшие века аббатство видело и более странные группы, чем та, что собралась в тот вечер под его крышей, однако Элизабет сомневалась в этом. Брюера и Уорика сопровождал Джон Невилл, которого она знала как Нортумберленда. Он окинул ее холодным взглядом, и королева ощутила этот холод буквально собственной кожей. Кроме матери, ее сопровождала только насмерть перепуганная кормилица Дженни, стоявшая, как подобает, за ее спиной. Три женщины, трое мужчин и между ними – облако страха, способное створожить любое молоко.

Когда Элизабет оказалась возле аббата Томаса, тот посмотрел на нее такими же лягушачьими и полными паники глазами, как и ее собственные. Уорик был при мече, и она не сомневалась в том, что у начальника тайной службы найдется при себе не одно злое лезвие, какая-нибудь удавка или бритва, какими пользуются люди, способные незаметно убить и вовремя отойти в сторону. Трудно было не дрогнуть в присутствии такого человека с учетом всего, на что был способен Дерри Брюер.

Элизабет заставила себя посмотреть на графа Уорика. Заметив на себе ее взгляд, он немедленно отставил ногу назад и отвесил глубокий поклон.

– Миледи, мастер Брюер сказал вам чистую правду. Вам ничто не грозит, клянусь своей честью.

– Ненадежная монета, порченная изменой, – с подчеркнутой интонацией произнесла Элизабет.

Уорик слегка покраснел, однако улыбка не сошла с его губ. Он празднует свою победу, решила королева. Оказавшись на такой высоте, можно и не каркать.

Аббат прокашлялся, и все глаза обратились к нему.

– Напоминаю всем присутствующим о том, что Ее Величеству, супруге короля, леди Элизабет Йоркской… властью и правом Святой Господней Церкви было предоставлено убежище в аббатстве. Бог видит всех нас, джентльмены. Видит через эти самые окна, видит с особой ясностью. И сейчас Он смотрит на нас, взвешивая каждое наше слово. Его именем, в этом святом месте я не потерплю любого вмешательства, любого шума. Крещение, первое из семи великих таинств, открывает человеку дорогу к Церкви. Это не представление уличного комедианта. Надеюсь, вы меня поняли?

Трое мужчин закивали и что-то забормотали в знак согласия. Взгляд аббата обратился к Элизабет, и королева проглотила свой страх. Она не надеялась оставить храм с миром. Ставка была слишком велика, и Элизабет в отчаянии уже обдумывала, что будет делать, если у нее отберут ребенка.

– Все дети рождаются с лежащим на них пятном первородного греха, смываемого только чистой водой крещения, ведь и Христос был крещен в реке Иордане, – продолжил Томас. – А теперь, Элизабет, передай в мои руки твоего сына Эдуарда.

С полными слез глазами, ощущая струйки их на щеках, королева раскрыла плащ. Страх в этот момент настолько овладел ею, что ослепившие ее слезы казались благословением. Она подумала, что, если кто-либо из троих незваных свидетелей протянет руку к ее сыну, сердце не выдержит и она умрет на месте.

Аббат принял запеленатого ребенка из ее рук, улыбнувшись мирно спящему младенческому личику, ибо он ощущал страх, владевший его матерью, и гневался на вызвавших его людей. Однако, невзирая на это, он не стал спешить с совершением обряда. Элизабет и ее мать громко повторяли за ним, и к голосам их присоединялись голоса Брюера и обоих Невиллов, не вызывая протестов аббата.

– Отрекаешься ли от сатаны?

– Отрекаюсь.

– И от всех дел его?

– Отрекаюсь.

– И от всех пустых посулов его?

– Отрекаюсь.

Опустив большой палец в миро, аббат Томас коснулся ушей, век и грудки младенца, начертал крест на его груди. Ребенок пискнул и завозился, но затем на мгновение умолк, когда, держа его над купелью, аббат зачерпнул из нее воды серебряным ковшиком и чистой струей полил его головку со словами:

– Крещаю тебя, Эдуард, во имя Господа нашего Иисуса Христа.

Малыш поперхнулся, булькнул, пустил слюни и заморгал.

В этот странно торжественный момент Элизабет ощутила, как отхлынула часть ее страхов, ибо самая главная опасность отступила. Ее маленькому ребенку не будет воспрещен вход на небеса, даже если мальчик умрет в следующее мгновение. Она почувствовала, как с плеч ее падает лежащее на них в последние дни бремя, и из глаз у нее снова полились слезы. Ужасно было проявить свою слабость перед лицом врагов ее мужа.

Аббат принял чистую простынку из рук Жакетты и завернул в нее озябшего малыша. Личико его покраснело, и он заливался криком, однако этот ребенок уже родился для вечной жизни. Элизабет проследила за тем, как ее мать приняла младенца и закутала его потеплее, а потом, наконец, повернулась к троим свидетелям.

На устах Дерри Брюера почивала улыбка.

– Это мне пришла в голову идея прийти сюда. Полагаю, что мне следует теперь извиниться. Тем не менее я хотел присутствовать при крещении этого дитя. В конце концов, его отец бежал из страны. Трон благополучно возвратился к Ланкастеру, и наследником престола теперь является другой превосходный молодой человек. Конечно, нас ждут годы усердного труда, однако так бывает всегда. Тем не менее я должен был увидеть сына Эдуарда. Если ему суждено вырасти, он, может быть, станет рыцарем при дворе сына короля Генриха… но не знаю. – По лицу Брюера пробежала тень, и на мгновение он прикрыл ладонью глаза. – Надеюсь, что он не будет воспитан в ненависти, миледи. Довольно с нас войн.

– Он будет королем , мастер Брюер, – прошептала Элизабет.

Дерри печально скривился:

– Если удастся ростом в отца, быть может, станет командовать войском Ланкастеров. А свыше того не надейтесь, если готовы последовать моему совету. Иначе вы вырастите сына недовольным судьбой и погубите его.

Уорик вновь поклонился и, уверенный в себе, выпрямился во весь рост, после чего прикоснулся к плечу внимательно следившего за происходящим брата и пошел к выходу по длинному нефу. Дерри постоял какое-то время, разглядывая женщину, прижимавшую к себе своего ребенка и смотревшую на начальника тайной службы с такой яростью, словно только ее гнев мог защитить их обоих. Наконец, он покачал головой, вздохнул, поклонился и направился прочь.

На рассвете рождественский звон поплыл над бургундским городом Дижоном; падающий снег глушил колокола, превращал их песнь в какофонию, в которой угадывалась нотка биения сердца. Мир царил на земле, и все христианские семьи обменивались дарами, следуя примеру волхвов, посетивших хлев более тысяч лет назад.

Ричард поскользнулся, и одна нога вдруг поехала под ним в сторону. Проклятый снег под сапогами немедленно превращался в слякоть, стоило на него наступить; каждый шаг становился предательским и грозил падением.

Герцогу Глостеру было холодно, и он чувствовал такую огненную боль, что при падении дохнул бы пламенем в воздух, пропитанный могильным холодом. Ухватившись обеими руками за поручни, Ричард удержался на ногах.