Конн Иггульден - Воронья шпора

– Но вы все равно испуганы, Маргарита, – проговорил Луи, и в глазах его промелькнула веселая искорка. – Вам осталось сделать всего лишь один шаг, и вы опасаетесь, что я не поддержу вас?

– O, Ваше Величество, как можно? – возразила королева. – Вы устроили все это… встречу с Уориком, посоветовали нам отложить прошлые обиды и принести новые обеты на частице Истинного Креста.

Французский король поднялся из-за стола, прошел вдоль него и взял обе руки собеседницы в свои.

– Маргарита, вы много страдали и переносили свои несчастья с достоинством истинной grande dame . Ваш муж был предан и заключен в тюрьму, вы с сыном бежали из своей страны. Конечно же, вас снедает тревога, когда вы оказались в такой близи от возвращения домой. Вам кажется, что ситуация складывается чересчур идеально? Что слишком приятно видеть всех своих врагов поверженными? Что теперь Эдуард Йорк страдает, что его снедает такое же отчаяние, какое, не сомневаюсь, посещало вас в первые годы изгнания?

По причинам, не вполне понятным ей самой, Маргарет ощутила, как рушится часть ее сопротивления, часть ее обороны. Слезы прихлынули к ее глазам, хотя она уже уверилась было в том, что они останутся сухими до конца ее жизни. Луи улыбнулся, увидев, как разрыдалась от чувств стоявшая перед ним женщина, хотя и скрыл от нее собственное возбуждение, не слишком полезное в данный момент.

– Моя дорогая, – проговорил он, крепче сжимая ее руки. – Я понимаю вашу осторожность. Вам пришлось пережить слишком много измен, чтобы можно было просто отмахнуться от опасений. Уверяю вас: ваш муж Генрих вновь обитает в роскошных покоях, на попечении множества слуг. Кое-кто из обитателей этого крохотного лондонского дворца присылает мне письма, сообщает о новостях, понимаете?.. Надо думать, кто-то пишет в Лондон и из Парижа. Иногда мне кажется, что все корабли, снующие между Англией и Францией, битком набиты письмами наших людей, шпионящих друг за другом и заносящих на бумагу все услышанное.

Луи вздохнул и отвернулся. Искра воодушевления оставила его, и желание померкло.

– А теперь, моя дорогая, послушайте меня. Пошлите письма графу Уорику или тем лордам, которые более всех прочих любили вас и были вам верны. Сообщите им, что вы прибудете на корабле с почетной охраной из моих лучших людей… Я дам вам сотню людей… нет, две, чтобы они позаботились о вашей безопасности и не позволили вам даже споткнуться о камень. Моя власть охранит вас и вашего сына, миледи, пока вы снова не прибудете в Лондон. Но до этого дня, пока не окажетесь готовыми к отбытию, вы остаетесь моими гостями и пребудете ими столько, сколько захотите сами.

Маргарет ощутила, как ослабели пальцы монарха, как его сухая кожа скользнула по ее руке. Вновь взглянув в льющийся из окон солнечный свет, она напомнила себе, что целью французского короля было падение Эдуарда, предпочитавшего союз с вероломным герцогом Бургундии. За подобное оскорбление Луи расплатился, можно сказать, тысячу раз. Судьба самой Маргарет, судьба ее сына и его отца, Генри Ланкастера, всегда являлись лишь тенью других событий.

Она позволила себе разжать губы и тихо вздохнуть.

Король заметил ее согласие и незримо для нее улыбнулся. Как только Ланкастер укрепится на троне и Англия успокоится, у Франции появится возможность обратить свою мощь, обрушить свою десницу на этого бургундского узурпатора, Карла Смелого.

Луи помнил одну попавшуюся ему на глаза вазу… небольшую, изящную, в голубых и белых тонах. Он считал эту посудинку слишком уродливой, чтобы выставлять ее напоказ, несмотря на то что она была разрисована и обожжена в невообразимо далекой восточной стране, в которой правили ханы и сатрапы. Части вазы были скреплены узкими металлическими полосками, ибо стоимость заставляла хранить эту вещь даже разбитой. Мастер-ремесленник соединял осколок с осколком клеем и металлом, расходуя на ремонт месяцы, годы… свой труд. Луи кивнул, соглашаясь с самим собой. Его награда будет больше: Франция объединится под одной короной, а Англия станет ее надежным союзником. Оставалось жалеть только об одном: что его отец не может увидеть то, что он соорудил из полученных осколков.

Джордж, герцог Кларенс, открыл глаза в темноте от того, что кожа его горла ощутила прикосновение какой-то холодной полоски. И голос, зашептавший ему на ухо, наполнил его таким ужасом, что Джордж невольно изогнулся в постели дугой, так что к простыне теперь прикасались только его пятки и затылок. Рядом беспокойным сном забылась его жена Изабел, раскинувшаяся под покрывалом.

– Если ты шевельнешься, я перережу твою глотку. Утром тебя найдут уставившимся в потолок, – предупредил его голос.

Кларенс несколько отошел от первого потрясения и заставил себя опуститься в нормальное положение. Звезды за окном давали немного света, луны не было, и человек, оказавшийся в его опочивальне, выглядел склонившимся над ним темным пятном. Ощутив исходивший от незнакомца запах крови… крови и папоротника, Джордж непроизвольно задышал чаще. Тело его вдруг покрылось капельками холодного пота.

– А теперь, твоя милость, слушай, что мне было велено передать тебе. И я это сделаю, хотя больше всего мне хочется прирезать тебя, чтобы отомстить за свое ухо.

Несмотря на осторожность, голос ирландца сделался громче – очевидно, он едва мог справиться с гневом. Изабел что-то пробормотала во сне, и оба мужчины замерли.

– Ты не понял, – шепотом ответил Кларенс. Он начал было поворачивать голову, но застыл, ощутив, что результатом этого движения стала резкая боль и теплая струйка на коже. – Ты не знаешь Дерри Брюера, начальника королевских шпионов. Его люди повсюду, и они слышат все. Я не мог остаться наедине с тобой так, чтобы об этом знали мои спутники, которые передают ему каждое мое слово.

Кожа его острее ощутила прикосновение лезвия ножа, словно незнакомец хотел помешать ему шевельнуться, пока он думает. Кларенс судорожно глотнул, и его кадык самым неприятным образом проехал по лезвию. Изабел застонала во сне, пошевелилась, но не проснулась, и он подумал, что сердце вот-вот выскочит у него из груди. Левой рукой Джордж ощутил прикосновение мягкой груди своей жены и самым нелепым образом, в тот момент, когда жизнь его висела на волоске, почувствовал, как напрягается член. Более неподходящий момент было невозможно придумать.

– Видит Бог, я предпочел бы убить тебя, – прошипел ирландец, не ведая о его смущении. – Но мне заплатили, а я привык держать свое слово. Так что лежи тихо и слушай.

Вновь воцарилось молчание, и Кларенс услышал мерное дыхание собственной жены, еще не вполне храп, но какое-то горловое ворчание.

– Твои братья вернутся домой, в свое гнездышко, – продолжал посланник. – Скоро, хотя они не доверили мне дату. И просят, чтобы, когда они вновь станут на английскую землю, ты понял, что Уорик никогда не сделает тебя королем. Он выдал свою младшую дочь за Эдуарда Ланкастера, а это по всем признакам здоровый и плодовитый молодой человек. Ты выбрал не тот стяг.