Конн Иггульден - Воронья шпора

Последняя фраза заставила мэра затрепетать, и он еще сильнее стиснул свои бумаги. Впрочем, Холбек не был ни дураком, ни трусом. Глядя сверху вниз на обоих Йорков, он чувствовал их решительный настрой. За спинами их стояло войско, похожее на стаю голодных волков, готовых потребить все имеющиеся в городе съестные припасы и выпить весь эль. Мысль эта заставила правителя города критически покрутить головой. Кроме того, он подумал и о собственных дочерях.

– Милорд, я знаю, что вы – человек чести, – заговорил мэр. – И уверен в том, что могу положиться на ваше слово. Если вы дадите мне клятву, я прикажу открыть ворота. Выберите… дюжину людей, которые войдут с вами в город и заберут все необходимое вам продовольствие. Я не могу сделать большего, не нарушив свою присягу Ланкастеру. Не могу пойти на большее, милорд, хотя, может быть, и хотел бы этого.

Холбек сомкнул губы и склонил голову. Эдуард посмотрел в сторону.

– Это лучше, чем ничего, – пробормотал Ричард. Брат его кивнул и как следует набрал перед ответом воздуха в грудь:

– Очень хорошо, мэр Холбек. Даю вам слово от собственного лица и от всех, кто подчинен мне, в том, что мои люди в вашем городе не обнажат оружие, что они не причинят вам ущерба и не нанесут оскорблений чести горожан. А теперь я с вашего разрешения войду в город со своим братом и дюжиной избранных мною людей, чтобы раздобыть еду и питье для тех, кто еще любит Йорков.

Затем король вновь наполнил воздухом легкие, чтобы голос его разносился подальше – до ушей тех сотен людей, которые сейчас собрались за стеной, прислушиваясь к каждому слову:

– Но если кто-нибудь из горожан Йорка захочет присоединиться к моему войску, я охотно приму его! A если таковых не найдется, я не забуду этого, когда вернусь! Я – герцог Йоркский, по праву наследования от своего отца. Я – Эдуард Плантагенет, глава своего дома. Клянусь именем Христа и своей честью!

Мэр дал знак своим людям внизу, и они подняли засовы и сняли цепи. Эдуард подождал, пока за его спиной собралась дюжина людей, а потом въехал в ворота. Он не дрогнул, оказавшись в тени башни, но во внутреннем дворе остановился и развернул своего коня, чтобы бросить взгляд на череду вделанных в камень железных кольев.

– Вот они, Ричард. Эта анжуйская волчица насадила голову нашего отца на один из них… обмазав смолой и увенчав бумажной короной.

Посмотрев на старшего брата, Глостер увидел, как блеснули его глаза, и подумал, что тот, пожалуй, способен нарушить клятву, давшую им возможность въехать в город. Со всех сторон за ними наблюдала городская стража, в руках некоторых еще оставались арбалеты, и все они были смущены тем, что этот человек, бывший король, указывает на то место, где когда-то была выставлена голова его отца.

– Жаль, что я тогда не был рядом с тобой, – отозвался Ричард. – Но я был еще ребенком, когда ты победил при Таутоне. И сейчас отдал бы все на свете за возможность оказаться подле тебя в тот день.

Эдуард поежился:

– Нет, если б тебе выпало побывать там, ты не стал бы так стремиться обратно. Тот день, ясный и ужасный… – он прикоснулся к своей голове, – навсегда застрял в моей памяти. – Затем вновь поглядел на Миклгейт-бар. – А когда солнце поднялось снова, я поднялся на эту стену и снял с нее головы нашего отца и нашего брата Эдмунда. Обмазанные смолой, они потеряли всякое сходство, хотя волосы отца я узнал… – Эдуард умолк, горе перехватило его дыхание. – Она хотела еще сильнее оскорбить нас, показать, что наш отец мог претендовать только на бумажную корону. И все же, Ричард, я – его сын, и я был коронован золотой короной! Я сидел на королевском престоле и сражался под своим королевским стягом.

Он медленно вздохнул, постаравшись взять свой гнев под контроль; наконец посмотрел на брата, присмиревших стражников и мэра, ожидавшего его распоряжений, и, не обращая на всех прочих внимания, продолжил:

– И она еще жива, Ричард, и сын ее стал взрослым… Ему сейчас столько же, сколько было нашему брату Эдмунду, когда его убили. Не странно ли это? Иногда мне кажется, что в жизни своей мы сказали всё до самого последнего слова, как было во время этого шторма на море. Жизнь мотала и бросала нас из стороны в сторону, то вниз, то вверх. То все потеряно, то все приобретено, и всякий раз незаслуженно.

Голос короля каким-то образом заполнил все пространство внутри башни и возле стены, так что взгляды всех присутствующих обратились к нему.

– И теперь я стою перед волной, которая готова поглотить меня, – и не боюсь этого! – продолжал он. – Я – глава дома Йорков, брат мой. В жилах моих течет древняя кровь. И я не отвращу лица своего от бури, пусть она и повергнет меня. Но если такое случится, я снова поднимусь на ноги!

В городе нашлись люди, не утратившие своей любви к королю Эдуарду. Они приветствовали его из окон и с ведущих в город улиц. Ричард присоединился к одобрительному крику, подняв обе руки. Усердными трудами, преодолевая боль, его брат сумел измениться, восстать из той руины, в которую превратился. Сердце герцога Глостера было переполнено счастьем, и, спешившись, он хлопнул по плечу ошеломленного и даже потрясенного происходящим мэра.

– Пойдемте, сэр. Верное войско сторонников Йорка нуждается в горячей трапезе… а кое-кто даже поговаривает об эле. Пойдем, будь добр, выноси свои котлы и бочата… Будь молодцом.

Глава города вздрогнул под прикосновением руки герцога, все еще оглядываясь по сторонам на людей, приветствовавших Эдуарда Йорка, и ощутил, как краснеет. Всего лишь несколько месяцев назад он собственной персоной присягнул герольду, прибывшему с печатью Ланкастера. Тогда поступок его выглядел абсолютно правильным, хотя он и представить не мог, что король Эдуард лично явится проверять его присягу на верность – живой и реальный, как если б он никогда и не покидал английские берега… Что ж, он, Холбек, сделает все, что возможно.

– Следуйте за мной, милорд, – сказал мэр. – Я предоставлю вам телеги и говяжьи бока. Сегодня ваши люди будут сыты.

Небольшое войско Йорков прошло в тот день тридцать миль, люди сбили ноги и проголодались. Так что, когда на закате городские ворота вновь отворились и из них выкатился целый поезд телег, груженных дымящимися котлами, капитанам пришлось потрудиться, чтобы рыком и палками навести порядок среди рванувшихся к еде солдат. Рожденные в Англии сумели с некоторым удовольствием для себя единой группой протиснуться вперед, так, чтобы образовать очереди. Иначе возникнет кровавая давка, неторопливо и громко объясняли они бургундцам и жителям Фландрии.

Еды хватило на всех, и даже еще осталось, так что путники наполнили свои фляги и присоединили несколько дюжин телег к своему обозу, в расчете на будущие трапезы. Некоторые из горожанок вышли, чтобы разделить общество с солдатами, заранее договорившись с лордами и капитанами, чтобы те оплатили им труды. Все были так рады их появлению, что не возникало и речи о том, чтобы оскорбить приличную женщину или грубо обойтись с дамой. Эти женки умели чинить и готовить, и любой дурак, дерзнувший сказать им грубое слово, скоро получал трепку от своих камрадов.