Фридрих Дюрренматт - Лабиринты

Молодой человек насилу уносит ноги – инженер вспыльчив, что ж, его можно понять, ведь того и гляди настанет вечность, через минуту-другую ловушка времени сработает… Но как же так, недоумевает старикан, молодой человек – математик, он занимается теоретическими основами, неужели он не хочет присутствовать при небывалом событии? А на лестнице молодого человека уже поджидает рыжая подруга его рыжего знакомца медика, она все в том же кричаще-ярком красном халате, наброшенном прямо на голое тело, она объясняет, хотя и с кривой улыбкой, мол, она давно надоела его другу, и она знает, что он привел сюда студента-математика, чтобы она стала его подружкой. Молодой человек спешит уверить, что это не так, ничего подобного, он даже не подозревал о ее существовании, и вообще никакой он не друг ее другу, они едва знакомы. Она не верит, говорит, понятно, что про дядюшку он сказки рассказывал, кто это, спрашивается, дарит восьмидесятилетнему родственнику красные розы? Молодой человек рвется домой, у дяди день рождения, это истинная правда, хотя, признает он, совершенно невероятная, он снова и снова решительно предъявляет девице, хотя это, конечно, излишне, пять красных роз, порядком осыпавшихся, вид у них далеко не презентабельный; да, эти розы невероятны как подарок для восьмидесятилетнего дядюшки, молодой человек и это признает; да, дядюшка говорил, что хотел бы получить в подарок сигары, однако он, студент, купил розы, это его право, это никого не касается. Тон рыжей девицы меняется на энергический, решительный, доводы студента ее не убеждают, ее голос опять делается визгливым, как давеча, из всех дверей опять вылезают жильцы, глазеют снизу, глазеют сверху, математику не вырваться отсюда, да и нельзя же позволить себе грубое обхождение с молодой дамой, даже если она несет околесицу. Время клонится к вечеру, через грязную стеклянную крышу едва сочится слабый свет, даму начинает ревновать слепой домоправитель, или домовладелец, или обитатель этого дома, студент слышит, как слепец поднимается по лестнице, тупой, громадный, а молодая рыжая дама выйдя из себя вопит, что она, мол, не продается, она не проститутка и что молодой человек должен в конце концов найти в себе мужество и ответить за свои гнусные намерения. Молодой человек ошеломлен, смущенно теребит в руках свои розы, все еще красные, но почти совсем осыпавшиеся, обитатели пансионата таращат на него глаза, все повторяется, словно вращается колесо, по лестнице, пыхтя, поднимается страшный слепец, молодой человек успевает отпрянуть, бежит наверх, вот и последний этаж, и тут к нему бросается призрак – огромная страшная харя, безносая, вместо носа зияют две жуткие дыры. Молодой человек цепенеет от ужаса – безносая физиономия прижимается к его лицу. Его вталкивают в комнату, швыряют на пол, дверь запирают. Он корчится на полу возле ног офицера в черной эсэсовской форме, у которого и носа нет, и все лицо страшно изуродовано шрамами от ожогов. Офицер садится на незастеленную кровать, в комнате стоит еще шкаф, а больше ничего нет, но на всех стенах стеклянные витрины, а в них наколотые на булавки бабочки, для украшения интерьера. Безвекие глаза неподвижно устремлены в одну точку, безгубый рот кривится и наконец издает скрежещущие звуки: он подлинный гауляйтер этой страны, наместник Священного рейха; фюрер был тайным Сыном человеческим, мистическим телесным синтезом Бога и сатаны, фюрер добровольно отказался от власти и принес себя в жертву, дабы Земля, это вместилище скверны, была уничтожена атомной бомбой и растворилась в небытии, ибо лишь так можно очистить Вселенную от грязной Земли, гнусной планеты, ибо на самом деле это планета червей. А студент пусть забудет сюда дорогу и не вздумает еще раз прийти к рыжеволосой девице в красном халате и принести ей розы, она невеста офицера, после гибели Земли в Третьей мировой войне где-нибудь на другой, достойной, планете другой, достойной, солнечной системы она произведет на свет нового фюрера, сына-человека. [134]Сделав это заявление, офицер спокойно встает, рывком поднимает молодого человека – тот все лежал на полу, и жестоко избивает. Студент, посвятивший себя исследованию теоретических основ математики, с окровавленным лицом, едва не теряя сознание, пошатываясь, выходит на лестницу и слышит, что слепец где-то внизу все еще его ищет, пытается его нашарить; сам не понимая как, в каком-то полубреду молодой человек забирается на чердак, там рухлядь, старая мебель, свернутые ковры и двери мансард, он находит окно, скорей чутьем, он толком не видит окна, но все-таки находит, открывает и смотрит вниз, окно выходит в лестничный пролет. Математик прислушивается, различает отдаленные голоса, где-то громко хлопает дверь, доносится ругань, наверняка это домоправитель, да, конечно, домоправитель, жаждущий крови, где-то, кажется молодому человеку, раздается голос белокурой женщины, она пытается успокоить домоправителя, это, конечно, его жена, и все затихает, сквозь грязную стеклянную крышу в темную лестничную клетку уже не проникает даже слабый блик или отсвет, из какой-то комнаты доносятся мелодичные звуки, Моцарт, какая-то симфония, Моцарт сочинил более сорока симфоний, с горечью думает студент. Он закрывает окно, ощупью бродит в потемках по чердаку, протискиваясь между рулонами ковров, столами, стульями, что-то падает, разбивается со звоном, зеркало или картина под стеклом, он ищет выход, везде кромешный мрак, он судорожно шарит по стенам в поисках выключателя. Он твердо решает идти домой, на празднование дня рождения маразматического дядюшки, уже, наверное, повязавшего на шею салфетку, дома все, конечно, уже сидят за столом, торжественно, ждут только его, недоумевают, почему его до сих пор нет, дядюшка, рассвирепев, в который раз отталкивает тарелку с протертым супчиком, супчик в который раз уносят подогревать.

Студент хочет уйти с чердака, на дворе, наверное, уже ночь, в одной из мансард открывается дверь, там слабый свет, нет, там что-то мутно-белое, стройное белое тело, белые простыни; может быть, это подруга его знакомого, думает студент, а может, жена слепого – неизвестно, да и не все ли равно, ему все безразлично, пять маразматических роз валяются где-то на полу в мансарде, давно увядшие, давно осыпавшиеся, женщина податлива, нежна; призрачная немая сцена, ему видятся обрывки каких-то математических формул, и вдруг отчетливо выступает проблема теоретических основ, логика как таковая, она предельно ясна, на несколько секунд студент становится величайшим математиком, величайшим логиком, в течение нескольких секунд он понимает и все, что с ним произошло, и вообще все, все взаимосвязи того, что казалось совершенно не связанным, и тут же все это исчезает, остаются только тело, груди, живот; в мансардном окне появляется месяц, тихо плывет и уходит, студент ненасытен, молод, его не уничтожить, ему безразлично, с кем он в постели, однако он пытается познать эту женщину, но сразу забывает о своем намерении, – и вдруг женщина его покидает, ну и как бы он мог ее познать?