Леонид Шорохов - Черная радуга

Прораб Семен Углов шагал по улице, с наслаждением вдыхая свежий утренний воздух. Вот уж неделю он не заглядывал в детский сад. Объект, в общем-то, был пустяковый. Требовалось сменить часть старых труб отопления да поштукатурить облупившиеся кое-где стены. Что там было толочься ежедневно ему самому? Тем более что старшим звена Семен оставил бригадира дядю Жору, старого и битого строительного волка. Двое помогали из молодых да штукатур с подсобником — звено такие объекты как орешки щелкало. Трубы Углов завез загодя, карбид и кислород были, раствор заказывали по утрам сами штукатуры, — работа крутилась сама собой.

В смету Семен заглянул разок зорким глазом и сразу усек, что составлял ее профан. Он усмехнулся в черные усы: «Опять девочкам с дипломами пофартило — удалось остаться в столице. Проектанты!»

Да, с такими проектантами можно было жить, и неплохо жить, и Углов привычно прикинул про себя: «На руки мужикам выйдет по двести пятьдесят. Особого шуму быть не должно. Опять же дядя Жора — калач тертый, все разъяснит как надо…»

Обычно на такие объекты Углов старался без особой нужды не заглядывать — пусть мужички попасутся на травке без хозяйского пригляда. Где, глядишь, для себя какой левачок урвут, где подфилонят маленько — не все же время жать так, чтоб с них капало. Жизнь штука обоюдная — ты людям, и люди тебе.

Да, все вертелось как надо, и все же что-то тянуло Углова заскочить на объект, а что — он и сам толком не мог сообразить.

«Глянуть разве в подвал, понюхать, что там сварные химичат с обработкой?» — лениво подумал Семен, но, поразмыслив, не поехал. Еще увидишь какую-нибудь явную халтуру, и тогда хочешь не хочешь, а придется на людях шуметь и лаяться, показывая свои зоркие хозяйские глаза да острые начальничьи зубы. А дядя Жора не мед с молоком, и уж конечно придется при этом терпеть его ядовитые огрызания. Да ну его к ляду!

«Потечет — так есть на то дежурные ремонтники — заварят! Пожалуй, смету у хозяйки посмотрю, — решил Углов. — Скажу, что своя, мол, куда-то задевалась».

И перед глазами его как бы вдруг мелькнул ускользающий неясный образ заведующей садиком. Семен познакомился с ней на прошлой неделе. Он тогда с трудом поверил, что перед ним и в самом деле заведующая, а не какая-нибудь там свистулька с кухни. Слишком уж она была молода с виду. Длинный рыжий хвост волос нахально бил в глаза, зеленые глаза строго щурились, она явно хотела казаться старше и солидней, чем была. Углов тогда равнодушно пропустил мимо ушей ее указания:

— Все заменить, все заварить, нет тепла, нет воды, и всюду течет. Вы поставьте нам трубы большего диаметра.

Углов с удовольствием пришиб бы такого знатока! Течет — так оно и должно течь; труба не тянутая, а гнутая, сварная, чуть надави — вот и потекла. Из труб отопления моют полы, только успевай добавлять в котел свежака — где тут тепло будет, камень растет внутри труб. Тут хоть сотку поставь вместо полдюйма — через полгода то же будет.

— Эх, знатоки!

Хозяйка садика не очень пришлась Семену по душе. Он симпатизировал женщинам в теле и трудно переносил блондинок. Эта же была худая, да еще крашеная рыжеволосая. Углов и не разглядел-то ее толком.

Обычно, встречаясь с молодыми женщинами, Углов невольно примерял каждую к своей жизни: не вышла бы из нее хозяйка в его дом? И, прикинув, что не вышла бы, терял к дальнейшему знакомству всякий интерес. Увы, хозяйственные молодушки встречались нынче редко.

Тут же не было ничего такого. Худая, рыжая — эва! — глядеть-то было не на что. Тем более что холеные, изнеженные руки яснее ясного говорили о том, что она и не подозревает о существовании таких прозаических занятий, как мытье полов и стирка белья. А если и подозревает, то уж явно ни за что на свете не унизится до самостоятельного овладения столь низкими ремеслами.

И Семен, долистав смету, полез в подвал.

Совсем не осматривать ремонтного объекта было нельзя — все ж процентовки визировала рыжая заведующая, — но и без всякого осмотра Углов по одной только смете знал, что надо будет сделать обязательно и что делать незачем. Потом садик на неделю выпал из поля его зрения, а с прошлого понедельника освободилось сварное звено и Углов кинул полбригады на новый объект.

Вот уже вторую неделю Лиза Вахнова жила в тревожном ожидании. Она прибегала на работу засветло. Невозможно было предугадать, когда появится в детском саду чернявый плечистый парень — прораб, ведущий ремонтные работы в ее хозяйстве.

Он мог мелькнуть во дворе и в восемь утра, и заглянуть к вечеру, и вовсе не появиться, — Лиза жила неспокойно.

Он появился в садике неделю назад, когда она уже перестала надеяться на ремонт. Но Карим Салимович, завгороно, сдержал слово: он договорился с одним из своих знакомых строительных начальников, что в порядке исключения тот привяжет к неплановой работе одно из своих подразделений.

После этого прошел чуть ли не месяц — строители, как всегда, не торопились, — а потом в ее кабинет и жизнь вошел этот, чернявенький.

Он обошелся с Лизой довольно пренебрежительно. Зашел в кабинет, буркнул что-то и, не обращая на нее ни малейшего внимания, углубился в поданную ему смету.

Лизу заело.

Она подарила пришельцу очаровательную улыбку не потому, что он вдруг пришелся ей по сердцу. Вовсе нет! Хотелось завязать некоторое доброе знакомство с молодым строителем. Отношения легкой симпатии позволили бы надеяться на большую его добросовестность. И, улыбнувшись ему, она могла бы, кажется, рассчитывать на ответную доброжелательность. Но ничего такого не произошло.

«Ну, погоди, — решила про себя Лиза, мстительно глядя на равнодушную черную макушку. — Ты у меня попляшешь, ты у меня побегаешь!» Но вот прошла только какая-то несчастная неделя, а уже и плясала, и бегала она сама.

И не было никаких звездных сияний или прорывов в голубые сверкающие высоты, и не было никаких глубокомысленных рассуждений и обоснований, и не было неведомых прозрений или сладких грез о будущем (с подкатыванием к горлу затрепетавшего сердца), и не было…

«А что же было?» — спохватывалась смущенная Лиза.

А было тихое томление сердца, не отпускающее ее ни на минуту, а был постоянный душевный непокой, не могущий быть ничем снятым, кроме как присутствием любимого человека.

«Любимого?»

Лишь при его приближении само собой неприметно растаивало Лизино напряжение; рядом с ним она начинала ощущать ровное дыхание счастья, счастья, проявляющего себя разве только удивительной внутренней легкостью.