Фэн Цзицай - Повести и рассказы

Непонятно почему зрелище этого прекрасного заката, эта бесконечность неба и земли унесли его куда-то вместе с улетающими звуками скрипки. Музыка всколыхнула в его сердце и копившиеся годами горькие, мрачные чувства, и вместе с тем приятные, сладостные воспоминания, и трудно сказать, тяжело ему стало или радостно, но слезы увлажнили его лицо.

Когда замер последний звук, он словно очнулся и огляделся вокруг. Мальчишка и несколько жителей поселка смотрели на него в изумлении: одни — разинув рты, другие — нахмурив брови, словно не в силах разгадать какую-то загадку, третьи — не без опаски, как на полусумасшедшего.

А он думал о том, что никогда у него не было такой скрипки, способной передать малейшие движения души. Струны ее словно были струнами его сердца. Та немецкая скрипка, которой он лишился несколько лет назад, не могла сравниться с этой. Словно палитра большого художника, на которой он смешивает любые краски, какие пожелает, какие только вообразит себе, эта скрипка имела безграничный диапазон звуков, необычайно выразительных. Без сомнения, ему в руки попало сокровище. Достав из-за пазухи платок, он хорошенько протер скрипку, чтобы получше разглядеть ее.

Корпус был прост, без всяких украшений. У него перехватило дыхание: мягко закрученная головка скрипки напоминала очертаниями прическу древней красавицы, безыскусные колки были по-старинному изящны. На обратной стороне грифа из черного дерева, истертого бесконечными прикосновениями, даже образовалась впадина, а там, где подушечки пальцев прижимают струны, были заметны небольшие вмятины. Только на старинном инструменте могут появиться подобные отметины — так камни дорожки к древнему храму бывают стерты и отполированы ногами путников. Лак на скрипке местами облупился, это напоминало патину на древней бронзе, придающую ей такое очарование. Он пригляделся и обнаружил на головке скрипки и сбоку на корпусе мелко выгравированные сложные узоры. Сердце у него екнуло, он перевернул скрипку и на кончике грифа увидел несколько латинских букв.

— Скрипка из Кремоны! — воскликнул он. Ему было давно известно, что Кремона в Италии славится своими скрипками, что там жил знаменитый Страдивари. Мастерство Страдивари и его учеников было необычайно тонким, их инструменты звучали так, что завораживали слушателей, перенося их в неведомый, чудесный мир. Каждая такая скрипка уникальна, за ними охотятся коллекционеры из разных стран, как за шедеврами искусства. Прежде, слушая рассказы о старинных итальянских скрипках, он относился к ним как к занимательным историям, действительным или вымышленным. Разве могло ему прийти в голову, что он станет обладателем такого сокровища! Кто бы мог подумать, что в этом захолустье, после того как он лишился собственной скрипки, лишился возможности выступать с концертами, счастья, которое приносила ему музыка, и совсем пал духом, эта скрипка из Кремоны, словно растроганная его судьбой, сама найдет его?

— Ты чего ее вертишь? Берешь или нет?

— Да, да, конечно! Сколько стоит?

Мальчишка, обрадованный донельзя, повернулся к дому и заорал:

— Отец, скрипку берут! Отец!

Створка разбитых ворот, у которых стоял мальчик, со скрипом отворилась, и показался худой, низкорослый мужчина с бледным лицом. На нем были черная куртка и черные брюки с широченными штанинами, едва доходившие до щиколоток, и рваные матерчатые туфли со стоптанными задниками, надетые на босу ногу. Длинные тускло-черные волосы и борода подчеркивали бледность его бескровного лица. Узкие глаза беспокойно бегали, так и шмыгали вверх-вниз, и от этого казалось, что они расположены на лице вертикально. Эти необычные блестящие, все подмечающие глазки совсем не вязались с его изможденным, болезненным видом. Он бросил быстрый взгляд на человека, держащего скрипку, и спросил:

— Вы хотите купить?

Его сильный сычуаньский акцент выдавал в нем человека не из этих мест.

— А сколько вы хотите за нее?

— А сколько вы дадите? — зыркнув глазами, спросил коротышка с бесстрастным лицом, как у человека, привыкшего торговать.

— Раз ты продаешь, ты и цену назначаешь.

— Хоть так и полагается, но эта заморская цитра не харчи какие-нибудь или домашняя утварь, тут нет твердой цены. Как уж договорятся продавец и покупатель. Вы не глядите, что она старая, она не разбита, не сломана, ею можно пользоваться как новой. А вот цену назвать не так-то просто. Мне ее отдали за долги. А ты знаешь, сколько тот человек мне задолжал?

— Ну так скажите.

И коротышка начал рассказывать, как попала к нему скрипка:

— Дело было так. Лет тридцать назад держал я в Чунцине чайную и сдал мансардочку одному студенту. Это его вещь. Днем он учился, а вечерами играл на этой заморской цитре. Уж очень был бедный, задолжал мне за комнату, за воду, за свет. Но я человек не жадный, никогда не помню, сколько кто мне должен, будут деньги — отдаст, нет — ну и ладно. Потом студент заболел чахоткой, а когда умирал, отдал в счет долга свой матрац, одеяло и еще кое-какие пожитки, ну, там книги да эту заморскую цитру. Он сказал, что инструмент хороший. Сам я им не пользовался, так и пролежал он все годы дома… Вот какое дело. Говоришь, назначить цену? Если взять эту заморскую цитру и прикинуть долг того студента, так знаешь как дорого будет? Вот вы и думайте, как тут быть. Нужна она вам, так дадите больше или меньше. О чем тут толковать?

— Что вам сказать…

Он знал, что скрипке цены нет.

Но коротышка вдруг признался:

— Вообще-то, я думал получить за эту заморскую цитру юаней пятьдесят или шестьдесят, но, раз уж она так тебе нравится, могу уступить немного. Давайте за сорок?

— Что? Сорок?! — изумился он.

— А что — слишком дорого? Я вам вот что еще скажу…

— Нет, нет, — прервал тот горячо, — эта скрипка и двести стоит.

Ему показалось, что коротышка решил быть великодушным, и, растроганный, он добавил благоговейно:

— Ведь это итальянская скрипка!

Коротышка вдруг замолк. Его черные «вертикальные» глазки еще больше загорелись и запрыгали вверх-вниз. И хотя слова «итальянская скрипка» ничего не говорили ему, по интонации покупателя он понял, что эта цитра необычная вещь, и опыт торговца подсказал ему, что перед ним — простофиля, ничего не смыслящий в делах. Он не стал выспрашивать, почему эта цитра так дорого ценится, однако тон его сразу же изменился.

— Да, конечно, я знаю, что это дорогая безделушка. А ту цену я назвал нарочно, чтобы проверить, разбираешься ли ты в товаре. Ты честно назвал цену, будь по-твоему.

Покупатель не почувствовал фальши в словах коротышки, он помолчал немного, опустив голову, потом решился:

— Сто двадцать.

Вот это да! Сам же одним махом поднял цену в три раза! Стоявшие рядом зеваки остолбенели. Но коротышка не собирался упускать попавший ему в руки товар, ценности которого он так и не мог себе представить. Он покачал головой: