Фэн Цзицай - Повести и рассказы

Потрясенная Бай Хуэй молчала. Она отчетливо помнила, что в тот момент, когда она ударила учительницу своей деревянной винтовкой, сзади кто-то пытался схватить ее за руки. Потом она не раз думала, что, если бы тогда ее удержали, ей не пришлось бы носить на себе груз вины. Только теперь она узнала, что удерживала ее Ма Ин. В жизни нередко так бывает: в критические минуты всегда есть возможность поступить правильно, но далеко не всегда это получается.

— Хорошо бы еще, если бы она осталась жива, — продолжала Ма Ин. — К несчастью, левоэкстремистские элементы из четвертой школы избили ее до смерти. Как мне ее жалко! Если бы ты знала, какая она была хорошая учительница, ты бы наверняка почувствовала угрызения совести. А впрочем, чем сокрушаться о прошлом, лучше запомнить этот урок!

Ма Ин еще что-то говорила, но Бай Хуэй уже ничего не слышала. Потом Ма Ин поехала прочь, но, остановив лошадь, повернулась к Бай Хуэй лицом и, приставив руки ко рту, крикнула:

— Бай Хуэй! Будет время, приезжай ко мне! Слышишь меня?

Бай Хуэй машинально подняла руку и помахала Ма Ин. Ее так трясло, что даже лошадь под ней беспокойно переминалась. Она открыла было рот, чтобы ответить, но не смогла произнести ни звука. Из горла ее вырвалось что-то похожее на всхлипывание.

Совсем обессиленная, она поскакала домой. В конце концов она легла на спину лошади, двумя руками обхватила ее за шею, зарылась лицом в густую длинную гриву и взмолилась:

— Все ты. Почему ты не отпускаешь меня? Почему ты не даешь мне жить?

После той встречи она стала худеть, лицо ее осунулось, на нем резче обозначились скулы. Однажды, сидя верхом на лошади, она потеряла сознание и упала на ковер из желтых степных цветов. Умная лошадь, нутром чуявшая седока, целовала ее влажными губами и привела ее в чувство. Кое-как она вскарабкалась в седло, халат ее измазался в грязи, на виске появилась ссадина. Начальник Бай Хуэй хотел дать ей отпуск, но она заупрямилась, и тогда ему пришла мысль направить ее на повышение квалификации в больницу и тем самым избавить от поездок по степи. Она уже в третий раз приезжала в город на учебу, и персонал больницы радостно ее встретил. Но на сей раз она обратилась с двумя довольно странными просьбами: во-первых, освободить ее от ночных дежурств и, во-вторых, не поручать ей продажу лекарств. Отказ от ночных дежурств еще можно было понять, ведь она плохо себя чувствовала. Но почему она потребовала не поручать ей продажу лекарств? Это осталось для всех загадкой.

Однажды человек, приехавший из ее уезда по делам в город, привез ей два письма. В первый момент она решила, что это письма от отца и Ду Инъин. Одно письмо оказалось действительно от Ду Инъин, а другое было не от отца, а от Хэ Цзяньго. С тех пор как Хэ Цзяньго прислал ей письмо, где говорилось о Чан Мине, он долгое время не писал ей. Что там еще случилось?

Первым делом она вскрыла письмо Хэ Цзяньго. В письме Хэ Цзяньго вначале поздравлял Бай Хуэй в связи с тем, что ее отец получил повышение, а затем сообщал ей о переменах в своей жизни: он уже введен в состав руководителей школы, назначен заместителем секретаря и к тому же работает в отделе народного образования районного комитета партии. Все это было неинтересно Бай Хуэй, и ей даже подумалось, что Хэ Цзяньго похож на воду, долго стоявшую в стакане: такой же затхлый на вкус. Почитала письмо дальше — все та же старая песня: нахваливает себя, набивается в друзья. Дальше в письме он впервые сообщил Бай Хуэй, что он дружил с Ду Инъин, но сейчас у них «произошел решительный разрыв». Он писал, что Ду Инъин «оказалась слабой, безвольной, безыдейной, трусливой, строптивой, лишенной идеалов и не приспособленной к жизни», что «она целыми днями что-нибудь жует и оттого все толстеет. В нашу эпоху борьбы она никчемный человек. Связать с ней свою жизнь — значит загубить ее!». Далее он сообщал, что Ду Инъин завязала знакомство с каким-то рабочим ковровой фабрики, так что ощущал себя «брошенным» и «страдающим» и просил Бай Хуэй «посочувствовать» ему. Он также обещал в течение года подыскать для Бай Хуэй отличную работу в городе, и тогда ей «больше не нужно будет искупать свою вину в степи!».

Ду Инъин в своем письме поносила Хэ Цзяньго: мол, он ее обманул. Поначалу Хэ Цзяньго усердно ухаживал за ней, а пробудив в ней любовь, стал изображать из себя «наставника» и требовал от нее, чтобы она «обо всем докладывала ему». А потом он стал делать вид, будто между ними «ничего не было». Ду Инъин на первых порах не понимала, в чем дело, и только позднее узнала, что Хэ Цзяньго приударил за другой девушкой, по имени Ян Мэй. Отец Ян Мэй из армейских кадров, занимает пост намного выше, чем отец Ду Инъин, а сама Ян Мэй «высокого роста, красивая, танцует в городском ансамбле песни и пляски, но, говорят, Хэ Цзяньго ей не нравится». Ду Инъин писала, что она только сейчас поняла, что Хэ Цзяньго вовсе не любил ее, а любил положение ее отца. Она постепенно осознала, что «этот человек начисто лишен каких-либо чувств, он все делает только для себя, для собственной выгоды, в политике он — обезьяна, карабкающаяся вверх, лицемер, который целыми днями хлопочет лишь о своем преуспевании».

«Сейчас он настраивает против меня общественное мнение, говорит, что я завела себе нового друга, а его отвергла. Каков подлец! А еще называет себя революционером! Скажи, ну что в нем можно любить? Еще я слышала, что он пытался, где мог, выведать, есть ли у тебя друг. Неужели он и на тебя глаз положил? Ведь у тебя отец руководящий работник отрасли… Впрочем, кто его знает, что у него на уме».

Далее Ду Инъин сообщала, что на днях она заходила к отцу Бай Хуэй.

«Мне показалось, у твоего отца настроение неважное. В прошлом году он стал руководящим работником министерства, неужели его опять пытаются объявить представителем правоуклонистской линии? Дня через два я зайду к нему на работу, посмотрю, нет ли дацзыбао с обвинениями в его адрес. Хороший человек всегда вызовет зависть клеветников! Скоро уже полтора года, как ты не навещаешь нас. Ты хочешь навсегда поселиться в степи?»

Бай Хуэй прикинула: и правда, в течение полутора лет не приезжала домой. Надо проведать отца. Отец ведь совсем один, и некому о нем позаботиться. И вот она попросила у начальства отпуск для посещения родных.

Это было в начале октября 1976 года, когда наступил переломный момент в истории китайского народа и партии.

Бурая пыль толстым слоем оседала на крышах и стенах вагонов. Издалека поезд был похож на ползущего по земле червя. Оконные стекла тоже покрылись пылью, и сквозь них почти ничего нельзя было разглядеть.

Бай Хуэй сидела в вагоне. На ней была рабочая куртка из грубой и прочной ткани. Из-под воротника куртки выглядывали серый шерстяной свитер и белая блузка. Короткие косы, как и прежде аккуратно заплетенные, спадали ей на плечи. Под сиденьем у нее лежал вещевой мешок с картошкой, которую она везла в подарок отцу. В сумке на плече хранилось несколько пакетов сухого молока. Это тоже гостинец для отца. Она смотрела, не отрываясь, в окно вагона. Сегодня было пасмурно, за целый день солнце так ни разу и не выглянуло из-за туч. Небо висело над головой, как огромный кусок свинца, и на душе становилось грустно. У пассажиров были хмурые лица.