Array Шэнь Жун - Царь-дерево

— Я категорически протестую, — заявил Лао Вэй, как отрезал.

— Скажи тогда, что делать, — обратился к нему Лао Сун, выходя из себя.

— Возвращаться.

— Возвращаться? Ни с чем? Ведь нам не на что даже купить приличные места в поезде!

— Возвращаться! — уже тише повторил Лао Вэй. За весь долгий путь им удалось выступить всего десять раз, а надеялись они дать представления не только в провинциальном городе, но и в других местах, которые встретятся по дороге. Обратный билет даже на пассажирский поезд стоит восемь-девять юаней, а в труппе сто тридцать человек, это почти целый вагон, огромная сумма!

— А что будем делать по возвращении? Опять идти в отдел культуры с протянутой рукой?

— Я скажу им, что материальные соображения не главное в революции. И полагаю, что поступлю правильно.

«Поймешь, когда столкнешься с действительностью и набьешь себе шишки». Зная нрав старика, Лао Сун не стал спорить.

Продремав всю ночь в поезде, они благополучно вернулись назад. Больше половины того, что заработали, ушло. Впереди целых полгода, а денег на расходы нет. Не он один, вся труппа набьет себе шишки.

Неизвестно, какой произошел разговор в отделе культуры, но Лао Вэй после него всю неделю ходил мрачный. Еще больше постарел, ссутулился. И перестал вмешиваться в дела своего помощника, постоянно искавшего «пути к обогащению». Однажды Лао Вэй молча наблюдал, как в комнате с реквизитом художники мастерили статуэтки, потом спросил:

— А можете вы вылепить фигуру профессионального революционера?

Никто не ответил, но, когда Лао Вэй выходил, раздался смешок, а один молодой человек произнес:

— Ничего не смыслит, старый дуб.

— Не смей так говорить! Наш руководитель — человек порядочный. — К удивлению Лао Вэя, это был голос его помощника.

— Кому нужна его порядочность, из-за нее одни убытки терпим, — горячо возразил молодой человек.

— Так ведь он не нарочно. У него сердце разрывается от боли. Просто он никак не приспособится к нынешним условиям.

На глазах Лао Вэя выступили слезы. Оказывается, только Лао Сун все понимает, сочувствует ему, когда он так бесконечно одинок! В нем шевельнулось раскаяние. Он пожалел, что чуждался Лао Суна. Но ведь он в самом деле не может разобраться в происходящем. И не уверен, что все правильно. Как же быть?

Целые полмесяца между ним и Лао Суном не возникало конфликтов. Но тут приехал из Хэнани ансамбль посмотреть, как они поставили новую оперу, в порядке обмена опытом. В ансамбле оказался знакомый Лао Суна, и Лао Сун ему сказал, что эту оперу они сейчас не ставят, но могут дать для них одно представление — за плату, конечно. Могут дать и два, и три, показать партитуру, дать прослушать магнитофонные записи, показать декорации, в общем, все — но только за плату.

Лао Вэй помрачнел, а потом сказал Лао Суну:

— Так не годится. Они — наши братья по профессии, наш долг помочь им.

— Я, пожалуй, продешевил. Сколько денег у нас ушло на постановку этой оперы?

— Но ведь других мы ругаем за алчность и бессердечие. Надо вести себя достойно, — едва сдерживая гнев, ответил Лао Вэй.

— Да брось ты со своими бессердечием и алчностью! Нельзя же позволять другим богатеть за наш счет. Мы же этого не делаем! — возразил Лао Сун.

Лао Вэй промолчал.

Дней через пять из вышеупомянутого ансамбля пришли режиссер, композитор, постановщик, ведущие актеры и разместились в маленькой гостиной, чтобы посмотреть постановку. Лао Сун хотел обсудить с ними финансовые вопросы, но Лао Вэй остановил:

— Нечего обсуждать! И так заплатят. Пусть не думают, что мы обнищали.

Он распорядился напоить гостей чаем. Гости посмотрели спектакль и принялись переписывать магнитофонную запись. Лао Сун хотел им напомнить о плате, но Лао Вэй опять помешал. На другой день они пришли переписывать партитуру. И все повторилось сначала.

— Да что же они не платят? — кипятился Лао Сун.

Так было и на третий, и на четвертый день.

— Не волнуйся, — успокаивал Лао Вэй помощника. — Не обманут же они нас. Вот сделают все, что им надо, тогда и поговорим. — Лао Вэй и в самом деле надеялся, что никаких осложнений не будет. Как-то неудобно вести разговор о деньгах.

Но братья по профессии посмотрели оперу, сделали магнитофонную запись, срисовали декорацию, переписали партитуру и ушли, даже не простившись. Лао Сун не ругался, не шумел, лишь холодно улыбался. Зато остальные насмехались над Лао Вэем, называли его недотепой: упустил деньги, которые сами шли в руки.

Лао Вэй и сам над собой смеялся, ему вспомнилось, как один повар, не отличавшийся деликатностью в те времена, когда Лао Вэй еще работал корреспондентом, брал его за руку, сжимал ему все пять вытянутых пальцев и, указывая на просветы между ними, нараспев говорил: «А-Вэй, А-Вэй, не быть тебе богатым, золотая монета в руках у тебя медяком обернется, яйцо возьмешь — проскочит меж пальцев». Так уж, видно, ему на роду написано, эх, во всем виноваты отец с матерью, родился он на свет с дырявыми руками, ни золото в них не держится, ни серебро.

Во дворике летнего театра, в темном западном его углу, стоит театр труппы банцзы, еще не достроенный. Живет труппа на широкую ногу. Только что выстроила здание, еще одно строит жилое, для семейных. Богато живут. Могут каждый день выступать, было бы желание, полный сбор обеспечен. У местной публики труппа пользуется большим успехом. Раньше она всегда выручала ансамбль, если он терпел убытки. Но прошли те времена, когда ели из одного котла. Все — на самофинансировании. Что наработаешь — то и заработаешь. Чем больше премиальные, тем выше благосостояние, часть можно отчислить вышестоящей инстанции, разделив прибыль между государством, коллективом и отдельной личностью. Это, конечно, хорошо. Но как быть с теми, кто мало зарабатывает?

Звонок возвестил об антракте, в комнату влетели девчонки из хореографической группы, загалдели, зашумели, Лао Вэй даже вздрогнул от их пронзительных голосов.

— Нам надо переодеться, — сказала Ло Цзяньпин, во втором отделении ее номера не было.

— Да-да. — Лао Вэй поспешил уйти. Парень, что-то мастеривший из древесного корня, схватил свои поделки и тоже выбежал: неизвестно, кто был хозяином комнаты с реквизитом. Эти девочки — баловни труппы, спекулируя своим возрастом, то и дело выказывают своенравие. Где хотят, там и переодеваются, а если что не по ним, тут же бросают презрительно: «Зануда!» Как-то двум таким девчонкам пришла в голову вздорная мысль — переодеваться за декорациями, а тут как раз появился рабочий сцены и чуть было не налетел на них. Они завизжали, будто от укуса змеи, а потом стали хохотать, хотя смешного ничего не было.

Теперь им редко приходилось выступать с пением и танцами, еще реже просто с танцевальными номерами, чаще всего выбегали на сцену в массовках, то в китайских, то в европейских костюмах, то с косой, то с завитыми волосами. Все это им очень нравилось. Они без конца фотографировались, и в витринах нескольких фотоателье красовались их лукавые личики. Воистину беззаботные дети, наслаждаются жизнью, как могут пользуются всеми ее радостями. Думают ли они о будущем? А почему, собственно, им надо о нем думать? Есть организации, есть руководство, вот они пусть и думают, пусть все устраивают, Лао Вэй и ему подобные. Пригласили их в труппу, пусть заботятся, о чем им печалиться? Лао Вэй почувствовал тяжесть во всем теле, казалось, он шагу не может ступить.