Алексей Росовецкий - Киевская сказка

Стараясь управиться к пяти утра, Пётр тщательно перемывал всю посуду и протирал столы, бережно будил вахтёршу и совал в морщинистую лапку стопочку купоно-карбованцев.

Зима умирала, из последних сил не желая уступать весеннему солнцу ни пяди заснеженной земли. Но, как не сцепливай зубы сугробов, казалось бы, застывших навечно, приходилось мириться с неизбежным и уходить, если уж наступили твои последние дни. А последние дни и недели зимы — самый неприглядный киевский сезон, когда из-под тающего снега выползает на клумбы и тротуары всё безобразное и кривое, что так долго вызревало под белыми простынями наста.

Эти несколько недель в Киеве нужно просто пережить, сохраняя глубоко внутри остатки гармонии и тепла, чтобы встретить весну пускай опустошённым, но не сломленным.

Усталость не позволяла заснуть, здесь помогала долгая прогулка. По заведённой привычке Пётр стоял какое-то время у памятника Менделееву, как будто снова заставляя себя привыкнуть к слякотному небу над головой и грязи под ногами, затем шёл через тёмный парк Политехнического института, вдоль ёлок — единственных деревьев, которые умели сберечь достоинство в последние дни зимы. Пушкин смотрел со своего постамента надменно и мрачно, словно знал, что баням через дорогу от парка уже никогда не суждено снова открыться, а это означает, что осталось ждать разве что первых весенних дождей.

Дома, стащив ботинки и добротную тёплую куртку, Пётр ставил в пусковую шахту магнитофона кассету, заваливался на диван и постепенно, как в тёплую ванну, погружался в сон под тревожное пение Паваротти, чтобы следующей ночью начать с самого начала, с учётом прежних ошибок.

Видимо, эти усилия принесли свои результаты, потому что бывшие однокурсники несколько раз встречали его в казино на Прорезной улице, где Пётр играл в блэк-джек, равнодушно выигрывая и столь же бесстрастно проигрывая, но всё по мелочам. А на исходе лета школьный учитель химии Семён Пётрович столкнулся с Петром под оперным театром. Сам Семён Петрович почти не изменился, только кончики усов скорбно свисали, а не топорщились, как раньше, вопреки интригам завуча и безденежью. Он сразу же узнал Петра, несмотря на дорогой костюм, сидевший на худощавой фигуре, будто школьная форма, пейджер на поясе и подержанную иномарку, из которой как раз выходил бывший ученик — три безошибочные приметы скорого и не всегда честного богатства.

Оставив супругу, Семён Петрович пошёл навстречу поздороваться и расспросить о жизни, но дорогу преградил угрюмый серолицый человек с поломанными ушами, похожий на бандита.

— Всё нормально, Володя, — остановил его Пётр. — Вы что-то хотели?

Голос был глуховатый, как у всех людей, которые привыкли редко и ненадолго открывать рот. Семён Петрович присмотрелся внимательнее: Пётр казался ещё более худым, чем обычно, но держался, как всегда, вежливо и отчужденно. Разве что в глазах появилось новое выражение, которое не понравилось Семёну Петровичу, и он ответил:

— Прошу прощения. Я, видимо, обознался.

А про себя подумал: «Похоже, парень попал в беду. Надо его выручать».

— Да, — едва улыбнулся Пётр, как будто извиняясь, — вы обознались.

Вот уже девятый день Пётр жил в этой мощно укрепленной крепости — или же в тюрьме, в зависимости от того, с какой стороны трёхметрового забора смотреть на окружающий тебя мир. Впрочем, Пётр привык, как ранее смог приучить себя не обращать внимания на охранника по имени Володя, который сопровождал его всюду, стоило ступить за порог. Он понимал, что уже не выйдет за бронированную дверь, врезанную в тюремный забор, как никогда не сможет вернуться к прежней жизни и навсегда утраченному восприятию мира, который ещё год назад казался полным грядущих чудес.

Пётр просыпался ближе к вечеру, собирал опавшие листья в небольшие холмики, просил у охранника зажигалку и, опершись на грабли, следил за тем, как ветер уносит дым: хоть какое-то развлечение. Огромная мохнатая собака, прикованная цепью к периметру забора, садилась у его ног и, казалось, тоже провожает внимательным взглядом удушливые клубы. И Володя, и второй охранник, чье имя Пётр всё не мог запомнить (и потому называл его для удобства Володей Вторым), боялись собаку и ненавидели, пёс отвечал им такой же густой темной ненавистью. Принц, как окликал Игорь Борисович пса, когда привозил его любимое лакомство — завернутые в бумагу гамбургеры из «Макдональдса», только его и слушался, и когда убийца Принц, вместо того, чтобы вцепится в горло Петру, по-домашнему улегся в траву у его ног, на охрану это произвело достаточно сильное впечатление.

Работы пока что не было, и Пётр не утруждал себя спускаться в подвальную лабораторию. Всё время, свободное ото сна, он проводил в выделенной ему комнате с письменным столом, диваном, музыкальным центром и стопками книг по углам, убивая час за часом преимущественно прослушиванием музыки, гораздо реже — чтением. Около десяти утра и пяти вечера в небольшой кухоньке рядом со входом в подвал ожидали, когда же их наконец-то съедят, завтрак и обед, привезенные охранником из ресторана средней руки: отбивные или котлеты, рис, суп, овощной салат.

(Всё то, что в кругу далеких сверстников Петра называлось входящим в моду словосочетанием «бизнес-ланч».)

Когда за едой ездил Володя, не забывал купить мороженое, второму охраннику приходилось напоминать. Брезгливо поковырявшись в тарелке, Пётр возвращался в свою комнату, включал диск Доницетти или Вагнера и привычно укладывался на диван.

Иногда, в отдельные минуты пробуждения чувств и мыслей от летаргического сна, Пётр удивлялся, насколько ему безразлично это состояние туповатого равнодушия. Он всматривался вглубь себя и с удивлением понимал, что определенная часть его души как будто перестала взаимодействовать с его разумом.

«Точно так же, — думал Пётр, — как драйвер флоппи-диска перестаёт отвечать на запросы операционной системы компьютера».

Само собой, перестал отвечать на запросы тот самый орган или конечность его души, который Иванна, уходя, так буднично прихватила с собой, бросив в сумку, как не глядя бросала в её распахнутую пасть с мелкими зубчиками молнии-улыбки кассеты, прослушанные Петром, и прочитанные им книги.

Тогда он снова спрашивал себя, а что же в таком случае душа? Однажды он уже ответил на этот вопрос: это заключенная в каждом человеке нематериальная частица некой высшей силы, которая управляет всеми процессами на Земле и во Вселенной. Наиболее точно эта высшая сила представлялась Петру неким вселенским компьютером, выполняющим миллиарды операций в одну секунду. Интерфейсом операционной системы этого компьютера Пётр видел астрономические часы планет, которые отмеряли неумолимое космическое время.