Джанет Уинтерсон - Разрыв во времени

– Ты все равно моя младшая сестренка.

– Правда?

– Как ни прискорбно, но да… Ты всегда будешь моей сестрой. Слушай. Ты знаешь, я не особенно умный. – Он слегка подтолкнул ее локтем. – Ладно, давай уж признайся честно. Сегодня день откровений. Умом я не блещу… даже и не искрю.

Пердита рассмеялась сквозь слезы. Кло прижал ее к себе, крепко-крепко. От него пахло мылом и одеколоном.

– Но я вижу, что происходит вокруг. Несчастные семьи повсюду. Папа бросает семью, мама сидит на таблетках или заводит любовника. Дети ненавидят родителей и уходят из дома, как только у них появляется возможность себя прокормить. Мы семья, потому что мы так хотим. Если бы папу нашли, его бы сразу арестовали. Вот как он хотел, чтобы ты была с нами.

Пердита вытерла мокрое лицо о футболку Кло.

– Отвезешь меня в автомастерскую?

– К Автолику? Зачем?

– Мне надо поговорить с Зелем.

Кло явно не нравилась эта мысль, но он беспрекословно взял куртку и ключи. Уже в машине, с включенным радио, когда они оба сидели, глядя прямо перед собой, потому что есть вещи, о которых проще говорить, когда вы оба смотрите прямо перед собой, Кло сказал:

– Вы с папой… я сказал чистую правду. Это была любовь с первого взгляда. У тебя с ним. Знаешь, ты его починила.

– Починила?

– После маминой смерти в нем что-то сломалось. Его сердце разбилось. А ты его починила.

Кло взял ее за руку. Они ехали молча, каждый – в себе, в своем собственном прошлом, пока городские огни не заставили их сбросить скорость на въезде в вечер, который был здесь и сейчас.

Автолик полировал кузов машины. Он шагнул навстречу Кло и пожал ему руку, положив другую руку на плечо Пердиты. Он ничего не сказал. Слова не нужны.

Зель выехал на доске на колесиках из-под черного «форда» модели Т.

Он поднялся, развел руками и произнес, глядя в пол:

– Мне очень жаль.

Пердита сказала:

– Мне надо поговорить с Ксено.

Дом стоял в глубине двора. В доме было темно.

В лунном свете мерцали глицинии, разросшиеся до балюстрады второго этажа. Несколько окон первого этажа утонули под лиловыми соцветиями. Краска на входной двери размягчилась и выцвела в жарком и влажном климате. Высокие ступени крыльца явно не подметали уже очень давно.

Дом походил на иллюстрацию в книжке.

Зель отпер тяжелые кованые ворота, за которыми начиналась гравиевая подъездная дорожка.

Здесь кто-то живет?

Он здесь живет.

Зель повел Пердиту к боковому входу. Кирпичные стены лоснились влагой. Сад разросся и одичал. Природа против человека. Вечная борьба человека за то, чтобы быть человеком. Вечная тревога человеческого бытия.

Держа Пердиту за руку, Зель повел ее вниз по скользким невысоким ступеням в поросли папоротников – в помещение, когда-то бывшее кухней. Сейчас там устроили кладовую. Зель запустил руку в решетку в кирпичной стене и достал большой ключ, как в самом начале «Синей Бороды».

Зель открыл дверь. Послышалось суматошное шуршание.

– Ты боишься мышей?

Она не боялась мышей.

– Сейчас включу свет.

Щелчок выключателя. Ничего.

Зель снова взял Пердиту за руку и повел за собой вверх по узкой лестнице – лестнице для слуг, что вела в большую прихожую. Он держал над головой телефон, но рассеянный свет от экрана почти не проницал в темноту. Пердита видела тени и двери, утопленные в глубоких нишах. Внушительная, широкая лестница. Когда-то это был благородный дом.

– Начнем с библиотеки. – Зель распахнул деревянные двойные двери.

В спертом воздухе пахло пылью. Ставни были закрыты. На каменной каминной полке стояли две большие церковные свечи. Зель их зажег. Да, так уже лучше. По крайней мере хоть что-то видно.

Пердита дрожала. В доме было холодно, как часто бывает в домах, покинутых людьми.

– Я разожгу камин.

Зель опустился на колени. Все, что нужно, чтобы разжечь огонь, лежало тут же, словно кто-то давным-давно все приготовил. Словно кто-то хотел растопить камин и погрузиться в уютное тепло от горящих сухих дров.

Две стены в библиотеке занимали книжные шкафы, от пола до потолка. Старые книги, дорогие книги: естественная история, наука и техника, архитектура, биографии исторических личностей. Перед пыльным камином стояли два кожаных кресла, потертых и старых.

– Он любит книги, – сказала Пердита.

– Да. Любит. Когда заканчиваешь читать книгу, можно ее отложить и забыть, и она не попросит, чтобы ты к ней вернулся.

Пердита подошла к высокому окну, закрытому ставнями и решеткой. Она открыла решетку, чтобы дотянуться до ставней и открыть и их тоже, и впустить в комнату лунный свет.

Петли на ставнях были хорошо смазаны, и деревянные створки без труда распахнулись. Пердита провела ладонью по гладкому дереву, думая про себя, сколько рук открывали и закрывали эти ставни за столько лет: в отчаянии, что снова настала ночь, или в полном равнодушии, или в радости, что наступил новый день.

Она любила старые дома. У нее не было своей истории, и ее неудержимо влекло к историям других людей.

– Сколько лет этому дому?

– Точно не знаю, но он очень старый.

Огонь разгорелся, юное пламя наполнило комнату внезапным светом и обещанием тепла.

Пердита подошла и присела на корточки перед камином.

– Почему ты уверен, что он сейчас дома?

– Он дома.

Зель подошел и присел рядом с ней.

– Если бы я не приехал в бар, ничего этого не случилось бы.

– Что-то случилось бы, так или иначе.

– Ты сейчас говоришь точно, как он.

– Зель, вспомни, пожалуйста… Что тогда происходило?

Зель покачал головой:

– Я не знаю. Он был с нами, приезжал, уезжал, но был с нами, пока мне не исполнилось восемь. Примерно так, да. А потом он исчез. Мы его больше не видели. Он оплачивал все счета, но сам больше не появлялся. Как будто он умер. У меня был отец, а потом – раз – и отца уже не было.

– То есть он перестал с вами общаться примерно в то время, когда случилось убийство? И деньги, и пропажа ребенка?

Зель кивнул:

– Получается так. Мама об этом не говорила, вообще никогда. А потом мы с ней переехали в Нью-Йорк.

– Ты помнишь, что говорили о том убийстве? Как его звали, убитого? Тони Гонсалес?

– Я не помню. Помню только, как все менялось. Сначала я приезжал сюда на каникулы, первые года два, а потом дом потихоньку пришел в упадок. За ним никто не следил, экономка уволилась. И однажды я прилетел – мне тогда было одиннадцать, – и он не встретил меня в аэропорту. Я прождал его весь день, но он так и не появился. Я позвонил маме, и она договорилась, чтобы меня посадили на ближайший рейс в Нью-Йорк.

– А что случилось?

– Ничего. Я больше не видел его до тех пор, пока не поступил в Сент-Луисский университет. Он купил мне мотоцикл и прикрепил к сиденью записку: «НЕ УБЕЙСЯ. ПАПА».