Карлос Фуэнтес - Избранное

Мать и дочь шли медленно, держась за руки. Шли, ни на что не глядя, кроме витрин, останавливаясь у каждой и приговаривая: «Как красиво, но дорого; там дальше еще лучше; погляди, ах, как красиво...» - пока наконец не устали и не зашли в кафе. Отыскали удобное местечко - подальше от туалета и от входа, где галдели продавцы лотерейных билетов и вздымались клубы сухой колючей пыли,- и попросили два бокала «Канада дрей». Мать пудрилась и рассматривала свои янтарные зрачки в зеркале пудреницы, но, взглянув на мешки, которые стали явственнее вырисовываться под глазами, захлопнула крышку. Обе смотрели на пузырьки, поднимавшиеся со дна бокалов, и ждали, пока выйдет газ - тогда можно будет медленно смаковать прохладительное. Девушка украдкой сняла с ноги туфлю и с наслаждением разминала затекшие пальцы, а сеньора вспоминала, сидя перед апельсиновым напитком, раздельные спальни в своем доме, раздельные, но смежные, вспоминала звуки, доносившиеся каждое утро и каждый вечер через запертую дверь: покашливание, стук падающих на пол башмаков, звон брошенных на подоконник ключей, скрип несмазанных петель платяного шкафа, иногда даже ритмичное дыхание спящего. Она чувствовала, как по спине пробегает холодок. Сегодня утром она подкралась на цыпочках к запертой двери и ощутила, как по спине пробежал холодок. Ее поразила мысль, что все эти обычные звуки были для нее запретными, тайными. Она вернулась в постель, закуталась в одеяло и стала смотреть в окно, где метались солнечные пятна, процеженные сквозь листву каштанов. Глотнула холодного чаю и опять уснула. Ее разбудила дочь, напомнив, что сегодня их ждет масса дел. И вот теперь, сжимая пальцами холодный бокал, она вспоминала эти утренние часы сегодняшнего дня.

Он так резко повернулся в своем вращающемся кресле, что скрипнули пружины; спросил секретаря: «Разве захочет рисковать какой-нибудь мексиканский банк? Разве найдется мексиканец, который полностью доверится мне?» Схватив желтый карандаш, нацелил его в лицо секретаря: пусть это будет подтверждено, пусть Падилья будет свидетелем - никто не хотел рисковать, а он не желает гноить такое богатство в лесах юга. Если гринго единственные, кто готов дать деньги для разработок, что остается делать? Секретарь указал на часы. Он вздохнул и сказал: «Ну ладно». И пригласил секретаря обедать. Они могли бы пообедать вместе. Не знает ли Падилья какое-нибудь новое местечко? Секретарь сказал, что, кажется, знает одно, немноголюдное и очень уютное, совсем рядом, за углом: там чудесные пирожки с сыром, тыквой, грибами. Что ж, стоит дойти. Он чувствовал себя усталым; возвращаться в контору этим вечером не хотелось. Да и сделку надо отпраздновать, Кроме того, им никогда не приходилось обедать вместе. Они молча спустились по лестнице и пошли к авениде Пятого мая.

- Вы еще очень молоды. Сколько вам лет?

- Двадцать семь.

- Давно окончили?

- Три года назад. Только...

- Что - только?

- Теория - это одно, а жизнь - совсем другое.

- И вы удивляетесь? Чему вас там учили?

- Марксизму, например. Я даже работу о прибавочной стоимости писал.

- Должно быть, неплохой предмет. А, Падилья?

- Да, но жить приходится иначе.

- Вы что, марксист?

- Как сказать, все мои друзья прошли через это. Наверно, увлечение молодости.

- Где же ресторан?

- Тут, за углом.

- Не люблю ходить пешком.

- Вот тут, близехонько.

Они разделили между собой покупки и направились к Дворцу изящных искусств, где их ожидал шофер. Обе шли все так же медленно, лишь поворачивая головы, словно локационные антенны, от одной витрины к другой. Вдруг мать судорожно вцепилась в руку дочери и уронила пакет. Напротив них, совсем рядом, две собаки, яростно и глухо рыча, бросались друг на друга, кусаясь до крови; потом отскакивали и снова прыгали на асфальт, сплетались в одно целое - мохнатое и рычащее: две уличные собаки, грязные и паршивые, кобель и сука.

Девушка подняла пакет и повела мать к автомобильной стоянке. Они сели в машину, и шофер спросил, возвращаться ли в Лас-Ломас 16 16 Район аристократических резиденций в Мехико. 137 . Дочь ответила -да, возвращаться, маму испугали собаки. Сеньора сказала, что ничего, все уже прошло; это было так неожиданно и так близко; но сегодня вечером можно опять заехать в центр - надо сделать еще много покупок, зайти во многие магазины. Девушка заметила, что спешить нечего, времени остается более месяца. Да, но время летит, возразила мать, а твой отец не беспокоится о свадьбе, все заботы взвалил на наши плечи. Кроме того, ты должна научиться вести себя с достоинством, нечего подавать руку первому встречному. Кроме того, мне хотелось бы скорее отпраздновать твою свадьбу. Надеюсь, это событие напомнит твоему отцу, что он уже солидный человек. Хоть бы напомнило. Он не сознает, что ему уже пятьдесят два. Хоть бы у тебя скорее были дети. Во всяком случае, свадьба напомнит твоему отцу о том, что он должен быть рядом со мной во время гражданской и церковной церемоний бракосочетания, что должен принимать поздравления и видеть, как все уважают его, считают добропорядочным, зрелым человеком. Может быть, это образумит его. Может быть.

Я чувствую робкое прикосновение ее руки, хочу отстраниться, но сил нет. Напрасная ласка, Каталина. Напрасная. Что ты можешь сказать мне? Думаешь, нашла наконец слова, которых всегда избегала? Именно сегодня? Ни к чему. Пожалей свой язык. Не вынуждай его напрасно трудиться. Будь верна себе, не старайся казаться иной, будь верна себе до конца. Вон, поучись у своей дочери. У Тересы. Нашей. Какое трудное, ненужное слово. Наша. Она-то не лицемерит. Не ищет, что сказать. Посмотри на нее. Сидит в черном платье, сложив руки, и ждет. Она не лицемерит. Наверное, когда я не слышу, говорит тебе: «Хоть бы скорей все кончилось. Он ведь способен притворяться больным, чтобы уморить всех нас». Что-то подобное сказала она тебе. Что-то в этом роде слышал я сегодня утром, когда очнулся от сна, долгого и безмятежного. Кажется, ночью мне дали снотворное. А ты ей вроде бы ответила: «Боже мой, хоть бы он не страдал очень долго». Тебе хотелось придать другой смысл словам твоей дочери. Но ты не знаешь, как истолковать слова, которые я шепчу:

- Тем утром я ждал его с радостью. Мы переправились через реку на лошадях.

А, Падилья, подойди. Ты принес магнитофон? Если ты знаешь свое дело, ты принесешь сюда магнитофон, как всегда приносил его по вечерам в мой дом в Койоакане. Сегодня, как никогда, ты должен показать мне, что все идет по-старому. Не нарушай обычая, Падилья. А вот и ты. Они обе не хотят впускать тебя сюда.

- Нет, лиценциат, мы не можем позволить вам.

- Это многолетний обычай, сеньора.

- Вы разве не видите, как он выглядит?