Карлос Фуэнтес - Избранное

Она заснула.

- Вы же сами говорили, дон Гамалиэль, - сказал гость, вернувшись на следующее утро.- Нельзя остановить ход событий. Давайте отдадим те участки крестьянам - земля там неважная и доход им принесет небольшой. Давайте раздробим землю на участки, чтобы они могли собирать небольшие урожаи. Вы увидите: хотя им и придется благодарить нас за это, они в конце концов на своих никудышных полях заставят работать жен, а Сами снова будут обрабатывать нашу плодородную землю. Учтите другое: вы даже сможете прослыть героем аграрной реформы без всякого для себя ущерба.

Старик внимательно посмотрел на него, спрятав улыбку в волнистых белых усах:

- Вы уже говорили с ней?

- Уже говорил...

Она не смогла пересилить себя. Подбородок дрожал, когда он протянул руку и попытался приподнять ее опущенное лицо. Впервые прикоснулся он к этой коже, нежной, как крем, Как абрикос. А вокруг разливался терпкий аромат цветов в патио, трав после дождя, прелой земли. Он любил ее. Знал, прикасаясь к ней, что любил. Надо было заставить и ее понять, что он любит по-настоящему, вопреки странно сложившимся обстоятельствам. Он мог любить ее так, как любил тогда, первый раз в жизни, и знал, чем доказать свою любовь. Он снова дотронулся до пылавших щек девушки. Она не выдержала: слезы сверкнули на ресницах, подбородок рванулся из чужих рук.

- Не бойся, тебе нечего бояться, - шептал мужчина, ища ее губы.- Я сумею любить тебя...

- Мы должны благодарить вас... За вашу заботу...- ответила она едва слышно.

Он поднял руку и погладил волосы Каталины.

- Ты поняла, да? Будешь жить со мной. Кое-что выбросишь из головы... Я обещаю уважать твои тайны... Но ты должна обещать мне никогда больше...

Она взглянула на него, и глаза ее сузились от ненависти, какой она никогда еще не испытывала. В горле пересохло. Что за чудовище? Что за человек, который все знает, все берет и все ломает?

- Молчи...- Она резко отстранилась от него.

- Я разговаривал с ним. Слабый парень. Он не любил тебя как надо. Ничего не стоило спровадить его.

Каталина провела пальцами по щекам, словно стирая следы его прикосновений.

- Да, не такой сильный, как ты... Не такое животное, как ты...

Она чуть не закричала, когда он схватил ее за руку и, сжав, улыбнулся.

- Этот самый Рамонсито ушел из Пуэблы. Ты его никогда больше не увидишь.. - Он отпустил ее.

Она пошла вдоль патио к разноцветным клеткам со звонко гомонившими птицами. Одну за другой поднимала раскрашенные решетчатые дверки. Он, не шевелясь, наблюдал за нею. Малиновка выглянула из клетки и взвилась в небо. Сенсонтль заупрямился - привык к своей воде и корму. Каталина посадила его на мизинец, поцеловала в крыло и подбросила в воздух. Когда улетела последняя птица, она закрыла глаза, позволила этому человеку обнять себя за плечи и увести в дом, где в библиотеке сидел, ожидая их, дон Гамалиэль, снова спокойный и безмятежный.

Я чувствую, как чьи-то руки берут меня под мышки и удобнее устраивают на мягких подушках. Прохладное полотно - бальзам для моего тела, горящего и зябнущего. Открываю глаза и вижу перед собой развернутую газету, заслоняющую чье-то лицо. Думаю, это моя «Вида мехикана» 17 17 «Мексиканская жизнь» (исп.). , которая выходит и всегда будет выходить, день за днем, и никакая сила на свете не помешает этому. Тереса - ах, вот кто читает газету - в тревоге ее сложила.

- Что с вами? Вам плохо?

Жестом успокаиваю дочь, и она снова берется за газету. Да, я доволен -кажется, придумал забавную штуку. В самом деле. Это было бы здорово -оставить для опубликования в газете посмертную статью, рассказать всю правду о моем честном соблюдении свободы печати... Ох, от волнения снова резь в животе. Невольно тяну к Тересе руку, чтобы помогла, но дочь с головой погрузилась в чтение. Прежде я видел угасание дня за окнами, слышал жалобный визг жалюзи. А сейчас, в полутьме спальни с тяжелым потолком и дубовыми шкафами, не могу рассмотреть людей, стоящих поодаль. Спальня очень велика. Но жена, конечно, здесь. Где-нибудь сидит, выпрямившись и забыв намазать губы, мнет в руках носовой платок и, конечно, не слышит, как я шепчу:

- Тем утром я ждал его с радостью. Мы переправились через реку на лошадях,

Меня слышит только этот чужой человек, которого я раньше никогда не видел, с бритыми щеками и черными бровями. Он просит меня покаяться - а я в это время думаю о плотнике и о девице - и обещает мне место в раю.

- Что хотели бы вы сказать... в этот трудный час?

И я ему сказал. Тереса, не сдержавшись, прервала меня криком: -Оставьте его, падре, оставьте! Разве вы не видите, что мы бессильны! Если он желает погубить свою душу и умереть, как жил, черствым, циничным...

Священник отстраняет ее рукой и приближает губы к моему уху, почти целует меня: - Им незачем нас слышать.

Мне удается усмехнуться: - Тогда имейте смелость послать их обеих ко всем чертям.

Он встает с колен под негодующие возгласы женщин и берет их за руки, а Падилья подходит ко мне, хотя они не хотят его подпускать.

- Нет, лиценциат, мы не можем вам позволить.

- Многолетний обычай, сеньора.

- Вы берете на себя ответственность?..

- Дон Артемио... Я принес утреннюю запись.

Я приподнимаюсь. Стараюсь улыбнуться. Все как обычно. Славный малый этот Падилья.

- Переключатель рядом с бюро.

- Спасибо.

Да, конечно, это мой голос, вчерашний голос - вчерашний или утренний? Не пойму. Я беседую с Пенсом, со своим главным редактором... Ах, заскрежетала лента, поправь ее, Падилья, она крутится назад, мой голос стрекочет попугаем... Ага, вот и я:

«— Как тебе нравится, Понс?

- Не очень, но справиться пока можно.

- Так вот, обрушь на них весь номер, без церемоний. Поддай им жару, крой почем зря.

- Твоя воля, Артемио.

- Ничего, для публики это не новость.

- Да, уж год за годом мозги вправляем...

- Я хочу просмотреть все основные статьи и первую полосу... Зайди вечером ко мне домой.

- В общем-то, все в том же духе, Артемио. Разоблачение красного заговора. Иностранное проникновение, подрывающее устои Мексиканской революции...

- Славной Мексиканской революции!

-...лидеры - прислужники иностранных агентов. Тамброни дал отличный материал, а Бланко разразился на целую колонку, сравнил их вожака с антихристом. Карикатуры - убийственные!.. А ты как себя чувствуешь?

- Не очень хорошо. Схватывает. Ничего, пройдет. Быть бы нам помоложе,

а?

- Да, не говори...

- Скажи мистеру Коркери, пусть придет».

Раздается мой кашель, потом скрип двери - открылась и захлопнулась. В животе спокойно, не бурлит, хотя и пучит... Я тужусь... напрасно... Вижу их. Вошли. Открылась и захлопнулась дверь красного дерева, шаги глохнут в толстом ковре. Закрыли окна.

- Откройте...