Джозеф О'Коннор - Ковбои и индейцы

Паук сводил Эдди в расположенный над прачечной клуб, где всю ночь играли блюз. «Мутные воды» и «Воющий волк». Роберт Джонсон и Элмор Джеймс. Джонни Уинтер, Сонни Терри и Брауни Мак-Ги [54] Известные американские исполнители блюза и композиторы. . Строго говоря, это был клуб только для черных. Однако Паука пускали туда без проблем, поскольку однажды он оказал хозяину какую-то услугу, о которой не любил распространяться. С Эдди проблем тоже не возникло, потому что он был ирландец. В темном и маленьком помещении пахло «травкой». Опилки на полу, банки с пивом, бутылки с ромом. Вместо столов доски, положенные на ящики из-под пива. Музыку включали на полную мощность, выводя уровни на максимум. Иногда играли и «живьем», молодые ребята с расстроенными гитарами пели печальный блюз, злая всклокоченная девица долбила по клавишам старенького пианино и что-то визжала о полиции. Паук сказал, что это и есть настоящий блюз. Он сказал, что главное в этой музыке — чувство и что блюз не имеет ничего общего с суррейскими ребятишками из среднего класса, которые играют на электрогитарах, полученных от мамочек в честь окончания колледжа. Иногда Эдди и Паук сидели здесь всю ночь, не говоря ни слова, потому что музыка была слишком громкой, — единственные белые в клубе. Им не было дела до враждебных взглядов, они смеялись и пили, чувствуя себя почти счастливыми.

Однажды в пятницу вечером они пошли в Академию посмотреть на «Погиз». Но очереди оказались слишком большими, и войти они не сумели. Паук был раздосадован, а Эдди облегченно вздохнул. Здесь кишмя кишели ирландцы, все молодые и все пьяные. Он по-прежнему панически боялся встретить Марион или кого-нибудь из ее подруг. Ему с такой ситуацией не справиться, но Пауку об этом не скажешь. На обратном пути Эдди притворился, что тоже огорчен. Знал, что ведет себя как полный дурак, но ничего не мог с собой поделать.

В эти недели ему иной раз хотелось позвонить Марион, просто сказать, что с ним все в порядке, и выяснить, как дела у нее. Несколько раз поздним вечером он обнаруживал, что стоит в телефонной будке, с трубкой в руке, и набирает номер «Брайтсайда». Однажды он все-таки позвонил; трубку взял мистер Патель, голос его звучал тепло и дружелюбно. Эдди едва не заговорил с ним, хотел просто поздороваться, попросить Марион, объяснить ей все, сказать, что ему очень жаль и что он хочет, чтобы они остались друзьями. Но все-таки повесил трубку. В следующий раз, когда он позвонил, к телефону подошел кто-то незнакомый — молодой азиат, с мягким шепелявым голосом.

Эдди пытался и письма писать, длинные абзацы самооправданий, тонкие смеси большой откровенности и большой уклончивости. А как-то ночью, осушив бутылку «Саутерн комфорт» [55] Крепкий сладкий алкогольный напиток. , сел и написал все как на духу, ничего не скрывая, не стараясь щадить ни чувства Марион, ни свои собственные. Наутро он все разорвал и выбросил, даже не потрудившись прочесть. В глубине души он знал, что время откровенности миновало. Прошел уже почти месяц после его бегства. Разве сейчас напишешь ей, вот так просто, будто происшедшее между ними еще можно объяснить?

— Давай посмотрим правде в глаза, Эдди, — сказал Паук, — ты вел себя как ублюдок. Это не преступление. Каждый человек хоть раз в жизни так поступает. Но незачем обманывать себя и делать вид, что можешь все исправить.

В Брикстон пришло лето. Люди надели шорты и зеркальные очки. На уличных углах установили водонапорные трубы, расход воды был нормирован. От жары продукты в магазинах портились. Улицы пропахли гнилыми грушами, ананасами, бананами. Несколько сопляков, продававших воду старикам пенсионерам, загремели под арест. Молодые мужчины сидели на ступеньках ратуши, с бутылками холодного «Гиннесса». В Брокуэлл-парке одна женщина сошла от жары с ума и объявила садовнику, что она Иисус Христос. Раскаленный июль перетек в август, а Эдди так и не поговорил с Марион.

Паук ко всему относился спокойно, только сказал, что не может платить за все. Ему претит грубый материализм, но Эдди придется найти работу, или получить пособие по безработице, или торговать собой, или заняться чем-нибудь еще. Эдди устроился в другой бургер-бар, на вокзале Виктория, где, как он считал, почти нет риска встретить Марион.

С Эдди работал чернокожий парень, который умел выбивать зубами барабанную дробь. Предел восторга! В остальном все было точно так же, как в Юстоне. Правда, Эдди успел накопить кой-какой опыт и вообще привык к этой работе. Его не тошнило, когда он приходил домой по вечерам, и от начальства он никаких поблажек не ждал. Даже начал получать удовольствие. Почти. Народ смеялся над его «ирокезом», торчащим сквозь специальную щель в дурацкой бумажной шапке. Клиенты вроде бы симпатизировали ему. Он закрутил короткий роман с красивой девчонкой из Дублина, первокурсницей из Тринити-колледжа, которая приехала в Лондон на летние каникулы. Через неделю она уехала, но Эдди нисколько не огорчился. Он решил последовать совету Паука. Никаких серьезных связей, по крайней мере пока. Старался выбросить Марион из головы, не думать о ней. К его удивлению, получалось.

Но как-то раз на работе произошел странный случай. Среди дня Эдди показалось, что он видит Марион, она стояла в вокзальной суете и будто ждала кого-то. Эдди спрятался за кассой, украдкой наблюдая за ней. Она немного похудела, но выглядела хорошо в своей белой футболке и облегающих черных шортах. Она неподвижно стояла у билетных автоматов, листала журнал и время от времени посматривала на часы. Глядя на нее, Эдди почувствовал, как кровь отхлынула от лица. На миг ему захотелось подойти к ней, просто поздороваться, сказать, что он очень сожалеет, что все так получилось, что он вел себя по-свински. Он выпрямился, прочистил горло и уставился ей в спину, но потом передумал. Зашел в подсобку к боссу и сказал, что плохо себя чувствует. Потом чуть не целый час прятался в туалете, ходил взад-вперед и курил. Какой-то мужик средних лет предложил ему за тридцать фунтов пойти с ним в гостиницу. Эдди послал его подальше. Когда он вышел в зал, Марион уже исчезла. Он поинтересовался у босса, не спрашивал ли его кто-нибудь за время отсутствия. Нет, ответил тот, никто. Теперь Эдди и правда стало плохо. Он сел за стойкой на пол, обхватил голову руками, потный, дрожащий. Через полчаса босс отправил его домой.

Несколько дней Эдди просидел в квартире, кутаясь в одеяло. Выглядел он ужасно и чувствовал себя по-прежнему паршиво. Вздрагивал от каждого телефонного звонка. В конце концов начал снимать трубку с рычага и класть рядом с аппаратом, чем доводил Паука до исступления. Сперва его терзала тревога, потом чувство вины. Когда же и чувство вины ушло, он опять начал тревожиться — из-за того, что не чувствовал себя виноватым.