Александр Махнёв - Люди и судьбы

Иван был мастеровым человеком, руки у него золотые. В доме всё, что можно, им было доведено до ума. Делал всё добротно, красиво. Поставил две пристройки к дому, красивый штакетник, ещё много что по хозяйству в порядок привёл. Но развернуться по-настоящему мастеровому человеку в деревеньке на полста дворов совсем было негде, да и не только в их деревне, с работой везде дело было швах, а потому в те года уезжали мужики за границу на заработки, вот и Ивана соседи с собой зазвали. Не хотела она отпускать мужа, боялась одна оставаться, только вот по-людски жить начали. Не уговорила, уехал её Иван Степанович в Аргентину. Так вот без мужа и в войну прожила, трудно было, но прожила, а вот теперь бросать дом родной приходилось.

В эти дни в её смолянистых красивых волосах появилась первая седина.

И вот она с детьми в небольшом городишке Поставы, это был районный центр новой уже советской Белоруссии. Квартиру пока сняли, на время одной комнатёнки им на троих вполне хватало. Сын Александр летом 1944-го призывается в армию, дочь устроилась работать в заготконтору учётчицей, сама она по дому хозяйничает. Это пока. Присмотрела она на окраине города, близ вокзала, небольшой, но добротно сделанный домик, а главное, земли при нём было соток двадцать, земля – это главное, по её разумению. Деньги за дом просили небольшие, у неё была большая часть суммы, да родня из Кобыльников помогла, так что уже в 1947 году они с дочерью переезжают в свой дом. Живут пока вдвоём, от сына нет вестей с конца 1944 года, нет писем и от мужа.

1948 год был годом ужасных событий. В феврале она узнаёт, что ещё в 1942 году, во время войны, умер её муж, в Вильно его похоронили, а следом приходит письмо от военкома о том, что её сын Александр пропал без вести на войне. Горе надломило её, жить не хотелось. Для чего ей жить, для кого она трудилась все эти годы, для чего горбатилась, зарабатывая и откладывая впрок каждый рублик, каждую копеечку? Кто жить будет в этом её новом доме? За что ей всё это?

Горе надломило её, но не сломало, она была сильной женщиной. Теперь только труд и поддерживал её, неважно, для кого она трудилась, работа стала уже как бы её внутренней потребностью. Подъём в пять утра, надо приготовить пищу и покормить поросят, курей, вывести корову, прибрать хлев, – и работа по дому. В её огороде росли картофель, свёкла, морковь, зелень, чеснок, одним словом, всё, что у человека на столе, всё у неё было. В саду с десяток яблонь, две сливы, вишнёвое дерево, кустарники с ягодами. Рядом с домом, в палисаднике росли цветы. Цветы – е ё особая гордость, таких георгин, гладиолусов, астр ни у кого из соседей не было. Всё это хозяйство требовало ежедневной, постоянной заботы и её труда. Вырастила овощи – большую часть продала на базаре, цветы покупались у неё прямо с грядки. Забила свиней – продала мясо соседям и знакомым и себя не обидела, домашней колбасы и окороков заготовила. Курочку ощипала – будет наваристый супчик в доме. И так изо дня в день, из месяца в месяц.

В том же 1948 году дочь её посватал молодой офицер, через год двойняшки родились, её внучата. Радости не было границ. Вот он, смысл жизни, вот для них всё и строилось, всё им и останется. Но спустя три года дом вновь опустел, семья дочери уехала к новому месту службы мужа, и вновь одиночество, ожидание приезда дочки с ребятками в отпуск. И вновь изнуряющий труд, работа изо дня в день, из года в год, работа каждый час, каждую минутку.

Шли годы, семья дочери осела далеко от родного дома, внучата выросли, сами в жизни пробили себе дорогу, уже и у них семьи появились, разлетелись их пути-дорожки, своя у них жизнь, и заботы у них другие. А её дом? Что дом, стоит он, что ему сделается, добротный, крепкий дом. Она, как может, его поддерживает. Такой дом век простоит. Стоит дом, её надежда и опора. Но кого он ждёт?

А она стареет. Глаза стали не те, толстые очки приходится носить, уж и в иголочное ушко нитку непросто вдеть. Голова уж вся седой стала, волосы посеклись и ослабли. Руки болят, эти натруженные, некогда сильные, ловкие руки, делающие всё в доме, перестают слушаться, болят, хрустят косточками. Спина, ноги, всё тело поутру ломит, а слабину давать нельзя, на ней всё хозяйство. Дочка, зять, когда приезжают в отпуск, помогают ей, несложно им всё это, но для них это как развлечение, какое-то разнообразие в жизни, а для неё это работа, в том-то всё и дело, это её крест, и она несёт его. Но к чему, зачем всё это…

И вот наступил час, когда она сдалась. Да, не может она уже жить по-прежнему, физически она не может трудиться, пора на покой.

Решение принято, она переезжает к дочери. Не больше недели ей потребовалось, чтобы раздать и распродать своё хозяйство, то, что она накопила с годами. Удивительно, но всё её богатство разошлось за бесценок, и за дом не так уж много она выручила. Хотя чему удивляться, кто хоть рубль даст за её дырявый старый медный таз, кому интересно то, что в этом тазике варилось из года в год замечательное варенье из крыжовника, вишни. А погреб – нынче это развалюха, груда прогнивших брёвен, а ещё не так давно в этом удивительном сооружении она до очередного урожая хранила овощи, здесь хранились бочки с капустой, огурцами, яблоками мочёными, прочие разносолы. Но года… Кому сейчас нужны эти старые брёвна? Рассыпался, обвалился её погребок. Вот только дом стоит себе и не стареет.

Она неспешно обошла всё своё хозяйство, попрощалась и с домом, и с сараюшкой, погладила рукой каждую яблоньку, поблагодарила деревца за то, что любили они её. Опять посидела в палисаднике, подышала свежим пьянящим ароматом, поклонилась своим цветочкам, попрощалась, не увидит она их больше.

Вот и всё. Прощай, дом, спасибо тебе, что грел её эти долгие десятилетия, может, не обидят тебя новые хозяева, прощай.

Она прожила ещё два года. Жила в достатке, окружённая заботой и уважением со стороны дочери и зятя, любили и уважительно относились к ней внуки. Из дому почти не выходила, тихо сидела в своей комнате, смотрела в окно и улыбалась своей мягкой, доброй улыбкой. Умерла она в день Чернобыльской катастрофы 26 апреля 1986 года, ей было восемьдесят четыре года.

Этого статного, высокого старика знали в доме все. Появился здесь он сравнительно недавно, лет, может, пять-шесть назад. Говорят, переехал поближе к дочери после смерти жены.

Каждый день примерно в одно и то же время он выходил на прогулку. Медленно, с достоинством раскланивался с местными кумушками, оккупировавшими скамейки, и такими же, как и он, стариками, мирно беседующими на солнышке или просто бездумно сидящими на лавочках в ожидании невесть чего. Маршрут также был одинаков. В горочку вдоль домов, мимо овощных палаток, кулинарии, почты к гастроному. Здесь он, как правило, кое-чем из продуктов отоваривался и по этому же маршруту двигался в сторону дома. Выходил он из дому и часиков в пять вечера. Это уже была просто прогулка. Но она, как правило, зависела от погоды. В дождь и слякоть гулять не было смысла.