Меир Шалев - Как несколько дней…

— Оставь эту телку здесь, — попросила Юдит. — Я присмотрю за ней.

— Это не телка, это бычок, и я заберу его прямо сейчас, — сказал Сойхер. — Он уже может пойти на своих двоих.

— Нет! — крикнула Юдит громким, высоким и каким-то незнакомым голосом.

Моше посмотрел на нее, на Глобермана, на телку и на свои ступни.

— Знаешь что, Глоберман? — сказал он наконец. — Ты говоришь, что она бычок? Так я продам ее тебе, как продают бычка. Мы ее вырастим, чуток подкормим, чтобы набрала в весе, а через полгода продадим тебе.

Глоберман вытащил свою записную книжку, вынул из-за уха карандаш и спросил:

— Как ты ее назовешь?

— Давайте назовем ее Жаркое, — развеселился Одед.

— А ты помолчи, Одед! — сказала Номи.

— Не будем ее называть никак, — сказал Моше. — Имена дают только дойным коровам.

По двору прыгали вороны. Кровавые обрывки плаценты свисали из их клювов.

— Мне нужно имя, — сказал Глоберман. — Без имени я не могу записать в книжке.

— Назовем ее Рахель, — сказала Юдит.

— Рахель? — удивился Моше.

— Рахель, — сказала Юдит.

Когда я вырос и услышал от матери продолжение истории о ней и ее корове Рахели, мне пришло в голову, что Рахелью, возможно, звалась та моя полусестра, которую забрали в Америку, но когда я сказал это маме, ее лицо помрачнело, и она сказала:

— Чего это вдруг? Какие странные мысли приходят тебе в голову, Зейде!

— А как же тогда ее звали? — спросил я. — Может, ты наконец скажешь мне, как ее звали?

— А нафке мина , — ответила мать.

Я был уверен, что это какое-то выражение на идиш, и только когда вырос, узнал, что это арамейский.

— В конце концов, госпожа Юдит, ты все равно будешь моей.

— Не буду, даже если ты останешься последним мужчиной в мире.

— Госпожа Юдит, тебе нужен мужчина с сердцем. С деньгами. Со щедрой рукой и широкой душой. Кто тут еще есть такой, кроме меня?

Медленно-медленно свивал хитрый Глоберман свои кольца. Его замечания становились все более колкими и проницательными. Он словно проверял на Моше и Юдит свое понимание животных и людей. Те «маленькие штучки», которые он время от времени приносил «госпоже Юдит», он начал теперь давать ей в присутствии Рабиновича, чтобы увидеть, как они оба на это отреагируют.

Однажды, появившись в доме и увидев, что Юдит нет во дворе, он сказал Моше:

— Реб ид , господин еврей, я тут принес маленькую штучку для госпожи Юдит, передай ей, пожалуйста, когда она вернется, и не забудь сказать, кто принес.

А в другой раз, осмелев, наклонился к Моше, который был ниже его на голову, и спросил с легкой усмешкой.

— Реб ид , как это ты живешь с этой женщиной в одном дворе и еще не потерял голову?

Юдит и Номи пересекали двор с жестяными ведрами в руках — напоить новорожденных телят. Глоберман посмотрел на маму и сказал с грубостью, неожиданной даже для него:

— Вот уж из этого вымени доктор не забракует даже самого маленького кусочка.

Рахель мама поила последней. Сильная, диковатая телка нетерпеливо мычала, и когда Юдит подошла к ней, сунула морду в ведро с такой жадностью, что расплескала чуть не все его содержимое. Юдит погладила ее по затылку с ласковым шепотом.

— Не давай ей так много, — шепнула Номи тихо, чтобы отец и Глоберман не услышали, — потому что тогда она наберет в весе, и папа продаст ее этому…

— Он не продаст, Номинька, — сказала Юдит. — Эта телка моя.

Через несколько дней после похорон деревенский комитет выставил вещи альбиноса на продажу.

Какой-то покупатель — «странный человечишка», по определению Деревенского Папиша, — приехал из Хайфы и несколько часов торговался из-за пяти костюмов. Слепой араб, хозяин бандуков из деревни Илут, купил солнечные очки и несколько пустых клеток.

Яков взял грязные, сальные кастрюли и сковородки, на которые никто не покушался, и сказал, что будет и дальше ухаживать за птицами, потому что никто не знал, что с ними делать.

А зеленый пикап выставили на аукцион.

Специалист по аукционам был привезен из города, на представление собралась вся деревня, но покупателей оказалось всего двое: бухгалтер соседнего кибуца [44] Кибуц — поселение-коммуна сельского типа в Израиле. и Сойхер Глоберман.

Увидев своего конкурента, бухгалтер рассмеялся.

— Глоберман, — сказал он. — С каких это пор ты разбираешься в машинах? Ты ведь даже водить не умеешь!

Но Глоберман деловито обошел вокруг пикапа, постучал по крыльям и капоту, с видом знатока пощупал шины, чтобы проверить, нет ли в них проколов, а потом попросил одного из парней сделать круг. Собравшиеся заулыбались, а кто-то крикнул:

— Этот пикап наглотался гвоздей, Глоберман!

Но скототорговец невозмутимо стоял в центре толпы и поигрывал своей толстой палкой, прислушиваясь к тарахтенью двигателя и глядя на вращающиеся колеса.

— Двух коров в кузове и одну женщину эту штука потащит? — спросил он. И когда ему сказали, что потащит, удовлетворенно кивнул, вытащил из кармана свой легендарный узелок, и все насмешки разом прекратились, потому что толщина появившейся на свет пачки денег тотчас положила конец так и не начавшемуся аукциону.

Пикап перешел в руки Сойхера, пристыженный бухгалтер вернулся в свой кибуц, а аукционеру Глоберман дал пол-лиры [45] Лира — основная денежная единица в первые десятилетия существования Израиля, позднее была заменена на шекель. и ящик пива, в качестве «бенемунес парнусе» , и отправил домой.

Теперь, когда в хозяйстве Рабиновича подрастали его цыплята, Яков решил, что у него есть повод заглядывать туда, и, неделю потомившись в колебаниях, в конце концов появился и объявил:

— Я пришел посмотреть, хорошо ли растут цыплята.

Он спросил Юдит, чем она их кормит, дал ей кучу всевозможных рекомендаций и под конец, расхрабрившись, предложил научить ее делать бумажные кораблики, чтобы играть с детьми Моше и этим завоевать их сердца.

Она еще не успела ответить, как он уже достал из кармана несколько листочков бумаги, сел и начал с удивительной ловкостью складывать, перегибать и выворачивать их так и эдак, разглаживая ногтем сгибы, и вскоре целых четыре великолепных, на славу слаженных бумажных кораблика выстроились на столе.

— Если ты выйдешь со мной во двор, мы можем пустить их поплавать в коровьем корыте, — предложил он.

Кораблики покачивались в корыте, устойчивые и надежные на вид.

— Такие кораблики могут плыть и по реке и все равно не тонут, — пообещал он ей и вдруг, с удивившей их обоих смелостью, положил руку на ее ладонь и сказал: — Я небольшой умник, Юдит, я некрасивый и небогатый. И я хочу, чтобы ты знала, — когда раздавали ум и красоту, я не был первый в очереди. Не самый последний, но и не первый. Но когда раздавали терпение, я ждал в очереди, пока у всех уже не лопнуло терпение больше ждать. Так это у нас, у Яковов. Я не Глоберман, и я не Рабинович. И я не кто-нибудь еще. Но семь лет для меня — как несколько дней ожидания [46] Праотец Яков пришел к своему дяде Лавану, увидел его дочь Рахель и полюбил ее. «И служил Яков за Рахель семь лет, и они показались ему за несколько дней, потому что он любил ее» (Бытие 29:20). .