Унён Чон - Прощай, цирк

Когда мы поднялись на корабль, у меня в груди распустилось теплое чувство, словно я вернулся в родной дом после долгого путешествия. Как и следовало предположить, все разговоры на борту крутились вокруг наркотиков и событий, связанных с ними.

Капитан с пеной у рта вещал, что чести и репутации «Дон Чхун Хо» был нанесен серьезный удар, что и без того небольшое число тайгонов и судовладельцев теперь может сократиться в разы, — в общем, своих панических настроений он не скрывал.

Что касается тайгонов, то они имели различные мнения насчет своего будущего. Среди них были и те, кто считал, что надо сделать передышку, залечь, как говорится, на дно, и те, кто, наоборот, утверждал, что именно в такие времена бизнес идет лучше всего и теперь каждый способен подняться чуть ли не до небес.

В каюте Санвона в одном углу возвышалась стопка газет со статьями, посвященными недавним событиям. Она заменяла ему обеденный столик и служила источником бумаги для упаковки культивированного женьшеня.

Прикурив сигарету, я раскрыл одну из газет. В статье сообщалось, что был обнаружен новый маршрут продвижения наркотиков — из Китая, через Россию в Сокчхо. Из заметки я узнал, что старика из каюты с татами зовут мистер Бэ и что ему исполнилось шестьдесят лет. Согласно информации журналиста, он был главным организатором контрабандных перевозок и сам за десять поездок провез примерно три килограмма метамфетамина. В статье упоминалось, что этого количества хватило бы, чтобы подсадить на наркотики около ста тысяч человек, а его рыночная стоимость составляла примерно десять миллиардов вон [58] Вон — название денег в Корее. 1100 вон соответствует примерно 1 доллару США (на день перевода). .

Контрабандистами в основном становились мелкие торговцы, за один раз они могли заработать до миллиона вон. Естественно, тайгонам предлагали более заманчивые суммы. Я попытался вспомнить лицо пожилого мистера Бэ. Но в памяти отпечатались только отрывочные образы: вот он, не торопясь, обедает в ресторане, а вот идет куда-то, и я смотрю на его удаляющуюся фигуру. Десять миллиардов вон, сто тысяч человек — эти числа все крутились в моей голове, но у меня никак не выходило связать их с реальностью.

Санвон, пошатываясь, ввалился в каюту. Брата, который ходил с ним хвостом, отчего-то не было видно.

— А где брат? — забеспокоился я.

— Я показал ему мостик, и он не захотел спускаться. Ты нашел человека, которого искал? — бросил мне Санвон, вешая пальто на крючок.

Затем, точно и не нуждаясь в ответе, он сел на пол и принялся стаскивать с себя носки, сопровождая весь процесс бормотанием:

— Говорят, что в порту Владивостока у нас треснул гребной винт. На этом проклятом корабле, наверно, уже нет неповрежденных частей. Хотя, конечно, такой мороз — как тут не треснуть? Я думал, у меня яйца отвалятся от холода. Говорят, на следующей неделе встаем на ремонт. Если бы знал, что так выйдет, остался бы в Хуньчуне.

— Ты, часом, не приложил руку к этим делам с наркотиками? — с тревогой спросил я.

— О чем ты говоришь? — с укором произнес Санвон и, покосившись в мою сторону, улегся прямо на пол.

— Тогда что значат все эти статьи? Слушай, будь осторожен. Если попадешься таможне Сокчхо, может, и выкрутишься, но если поймают на китайской таможне — это конец. Ты ведь сам все понимаешь. В Китае за это полагается смертная казнь.

— Сукин сын, ты, я вижу, испугался. Думаешь, я такой же простофиля, как тот старик?

Санвон долго бранил меня, но в итоге ни подтвердил мои подозрения, ни опроверг их. И его молчании мне виделось нечто зловещее. Было ясно, что он влез в какое-то темное дело, о сути которого я ничего не знал. Санвон, довольно долго молча лежавший на полу, внезапно вскочил, словно вспомнил о чем-то, вытащил из кармана билеты и бросил их мне.

— Чем вы с братом занимаетесь? Сходите в цирк, что ли. Все равно делать нечего. Говорят, что на компанию наложили штраф, поэтому зарплату теперь выдают в основном билетами в цирк. Девушки из «Дон Чхуна» так упрашивали меня взять парочку — как тут откажешь? Все тайгоны купили по два билета. Мне в Сеул не надо, так что бери их ты и делай с ними что хочешь: хоть съешь, хоть на кусочки порви и выброси. Куда мне по циркам расхаживать? Разве что ради русских девушек, но их и в Хуньчуне столько, что стоит позвенеть монетами, как они сами к тебе явятся, а о выступлении и не вспомнят.

Санвон бросил мне пять билетиков и снова лег, закрыв глаза и отвернувшись. На билетах был отпечатан рисунок с изображением белой лошади в украшенной бисером уздечке и русской девушки. Русский цирк. Я некоторое время сидел, внимательно рассматривая соблазнительную ложбинку между грудей нарисованной красавицы.

Корабль «Дон Чхун Хо» вышел из гавани на два часа позже запланированного. Впереди его ожидал нескончаемо долгий рейс. Сможет ли наше старое суденышко выдержать такое путешествие, да еще и с отремонтированным гребным винтом? Мы вышли в открытое море, и качка резко усилилась.

Не знаю уж, где носило брата, но он явно не думал возвращаться в каюту. Теперь корабль качало так сильно, что даже сидеть на одном месте удавалось с трудом. Я пошел искать брата. Каждый шаг требовал немалых усилий. В коридоре и вестибюле никого не было, вероятно, пассажиры и члены экипажа рано разошлись по каютам.

Опираясь руками о стены, я продолжал свой путь в поисках брата. Но его нигде не было: ни в казино, ни в банкетном зале, ни в столовой, ни на мостике. Лишь облазив все возможные закоулки, я в конце концов обнаружил его на палубе недалеко от кормы. Он стоял, крепко вцепившись в поручни. Палуба была скользкой, а ветер, хлеставший уши, — просто диким.

— Как вы еще не окоченели? Что вы здесь делаете?

Ветер унес мои слова. Брат не обернулся. Я подошел ближе и положил руку ему на плечо.

— Санвон дал мне билеты в цирк, давайте сходим, когда будем в Сеуле. Вы же любите цирк…

Брат плакал. По его подбородку текли слезы, а щеки казались ледяными на ощупь. Быстро отвернувшись, он вытер слезы. В нем чувствовалась незнакомая мне решительность, словно он не хотел, чтобы я приближался к нему. Я смешался. В прежние времена он уткнулся бы мне в грудь и зарыдал бы, давясь хрипами и судорожными вздохами. В прежние времена он бы стоял понурившись и, точно маленький ребенок, размазывал сопли рукавом, а единственной поддержкой для него бы стало ощущение моей ладони, похлопывающей его по спине. Но в этот раз он безжалостно оттолкнул мою руку.

Брат прошел мимо, не глядя на меня, спустился с палубы, преодолел коридор и наконец шагнул в свою каюту. Я молча следовал за ним. Хлопок закрывшейся двери отозвался болью где-то у меня внутри. «Меня бросили», — подумал я. Я не мог понять причины его холодности ко мне.