Владимир Богомолов - Том 2. Сердца моего боль

Привитое почти всем руководящим работникам на различных уровнях стремление не брать на себя никакую ответственность привело к деградации литературы и искусства. Серым, вторичным произведениям в кино и в литературе открыта зеленая улица, они выпускались и выпускаются тысячами, в то же время оригинальные произведения встречают при прохождении в редакциях и на киностудиях препятствия и полные запреты. Кинофильм Э. Климова «Агония» волевым указанием В. Гришина был положен на полку и пролежал десять лет. Другой фильм этого же режиссера — «Иди и смотри» — был прикрыт в момент начала съемок в 1977 году. Картина была снята только в 1985 году по тому же самому сценарию (в процессе съемок он назывался «Убейте Гитлера») и получила самую положительную оценку (представлена на Ленинскую премию).

Более полутора лет чинились препятствия публикации романа «Момент истины» («В августе сорок четвертого…»), чтобы не нести никакой ответственности, издатели посылали рукопись на экспертные чтения в различные ведомства, причем каждое предъявляло свои замечания и требования, подчас совершенно нелепые и, как правило, находящиеся за пределами компетенции этих ведомств. Когда же автор протестовал и доказывал несостоятельность, нелепость и, более того, абсурдность этих замечаний и требований, ему совершенно спокойно объясняли, что они «написаны людьми, не имеющими отношения к художественной литературе». Роман, законченный в начале 1973 года, вышел в свет только в декабре 1974 года, был напечатан в первоначальном виде (что доказывает произвольность всех этих замечаний и требований), без каких-либо изменений, причем получил только положительную оценку и издан в течение десятилетия более чем десятимиллионным тиражом.

<1985 г.>

Недавно, провожая на Белорусском вокзале товарища, я оказался рядом с изнывавшей от тридцатиградусной жары очередью за билетами. Было душно, тяжко, люди обливались потом, а тут какой-то старикан в облезлом пиджачишке, навьюченный тремя сумками и, судя по всему, приезжий, вытащил удостоверение и полез к окошечку, сбивчиво повторяя, что он участник войны; он произносил это жалобно, с какойто затравленностью, словно предчувствовал, ожидал, что его сейчас обматерят и выкинут назад или даже станут бить. Но ничего этого не случилось, только стоявшая в метре от меня молодая хорошенькая женщина с высоким благородным лбом — красивое, открытое лицо жены декабриста, великомученицы середины девятнадцатого века, хотя вся она была в наимоднейшей «фирме», — не выдержав, с удивительной искренностью негромко вздохнула: «Хоть бы скорее они все передохли...» И мальчик лет шести — с таким же хорошим красивым лицом и длинными, крепкими, как у мамы, ногами и так же по моде во все заграничное одетый — посмотрел на мать с сочувствием и тоже огорченно вздохнул.

Я понимаю, что эта льгота — «обслуживаются вне очереди» — государству не стоит и копейки и наверняка была придумана финансистами. Я только не могу понять, как можно вводить привилегию участникам войны за счет всего остального населения и почему сотни миллионов моих соотечественников, и без того уставших и буквально звереющих от неизбежного стояния в бесконечных очередях, должны оплачивать эту льготу своим временем?

В государстве, где для стариков-ветеранов приняты льготы, настраивающие против них остальных граждан, необходимо хотя бы довести до сознания людей, что это обусловлено неизбывной напряженкой в бюджете, то есть нашей бедностью. Также следовало бы широко разъяснить, что во всех цивилизованных странах льготы для участников войны несравненно больше, чем у нас, и что, например во Франции, пенсии даже рядового участника войны — солдата или матроса — выше пенсий, которые получают у нас генералы и адмиралы, а уж сколько получают там участники войны генералы и адмиралы, я и упомянуть не решаюсь, чтобы серией инфарктов не парализовать работу родных нам всем и близких Минфина и Госплана. Никак не желая обидеть французов, позволю высказать убеждение, что за четыре года самой чудовищной и кровопролитной в истории человечества войны советские воины сделали даже не в десятки, а в сотни или в тысячи раз больше, чем французские, и хлебнули столько лиха, сколько никому и не снилось, отчего, без сомнения, заслуживают большего.

Не мешало бы также разъяснить, что и эти мизерные льготы участникам войны были введены у нас одновременно с выдачей удостоверений в 1980 году, то есть спустя тридцать пять лет после Победы, когда большинство вернувшихся с войны уже ушло из жизни. Так что и здесь государством десятилетиями успешно претворялось в жизнь историческое высказывание Л.И. Брежнева: «Экономика должна быть экономной!»

Замечу, что весной 1979 года в Белоруссии постановлением, принятым по инициативе П.М. Машерова, участникам войны был разрешен бесплатный проезд в городском транспорте (кроме такси), о чем объявили в газетах. Однако постановление это еще до вступления в силу было отменено по указанию Брежнева.

В отличие от руководителей многих других регионов и ведомств, щедрых на публичное исполнение противоестественной процедуры и на подношения Брежневу за счет казны и злоупотреблений дорогостоящих подарков, имеющих характер взяток, Машеров, сколь его ни побуждали из Москвы, ни разу до этого не опустился. Брежневу и его окружению он не отстегнул и грамма своего достоинства или достоинства республики, отчего не только у Леонида Ильича, но и у зятя его, Чурбанова, вызывал острую неприязнь, которую, посещая Минск, они прилюдно демонстрировали.

Осмелюсь здесь заметить, что руководителям Белоруссии, оказавшейся сегодня экономически более благополучной, чем другие регионы в условиях хозрасчета и возросшей самостоятельности, не грех бы показать пример другим и возродить постановление № 139 от 26 апреля 1979 года, похороненное по указанию Брежнева; это было бы не только пусть крохотной, однако не ущемляющей интересов остального населения льготой участникам войны, но и данью уважения к памяти великого сына белорусского народа Петра Машерова.

Хорошенькой женщине с лицом декабристки я искренне желаю, чтобы через 35-40 лет, если, не дай бог, ей придется в автобусе, в вагоне метро или в троллейбусе балансировать с сумками на деформированных возрастом, больных ногах, кто-нибудь из молодых уступил бы место, и чтобы на склоне лет ее на каждом шагу не угощали булыжниками социального бездушия. Я от души желаю ей, чтобы родной сын, с таким пониманием воспринимающий сейчас каждое мамино слово, не отправил бы в старости ее — сегодня такую молодую, красивую и благополучную — на мучительное дожитие в богадельню для престарелых. Я искренне хочу, чтобы в двадцать первом веке уже в пожилом возрасте ни ей, ни людям ее поколения не пришлось бы услышать пожелания поскорее подохнуть. Все стареют, но никто не молодеет, и на исходе жизни не надо никого подталкивать и добивать даже словом, ибо если с этим сегодня не покончить, все это неуважение и неприязнь или ненависть выплюнут и нынешним молодым их дети и внуки.