Николай Никонов - Собрание сочинений. В 9 т. Т. 6. Стальные солдаты. Страницы из жизни Сталина

«Мы не рабы». «Рабы не мы..» А вся история говорит обратное. Ответьте, мудрые! Но мудрые молчат, мудрые не ищут власти, не имут Ея и никому не судят несбыточных миражей. На то они и Мудрые, и — чудаки..

С врачами Сталин стал встречаться сразу, как избрали Генеральным секретарем и ему пришлось организовывать лечение Старика. Русских врачей к Ленину не подпускали. Старик не доверял им совершенно, и волей-неволей надо было приглашать врачей-немцев, с которыми Старик и Крупская объяснялись свободно. А Сталину приходилось вызывать переводчика и, значит, беседовать с врачами в присутствии третьих лиц. Старик же скрывал свои болезни, и врачей, по-видимому, просили не распространяться о них, поэтому объяснялись они уклончиво, и Сталина это раздражало. Часто ему отводилась в беседах роль как бы глухонемого. Когда Ильича постиг предпоследний удар, с врачами объяснялась только Крупская. Она и объявила о приказе Ленина дать ему цианистый калий. Сталин ответил на это категорическим отказом — понимал, что это ловушка, за которую неизбежно платятся головой.

Крупскую же он ненавидел. Она и в самом деле была отвратительна: вспыльчивая, пучеглазая, неряшливая, одетая всегда во что-то мятое, грязное — вот к чему привела ее жизнь с Антихристом. Сталина и сама она едва терпела, и есть предположение: именно Крупская настаивала на его, Сталина, удалении с должности и из Кремля, а кандидатом (тайным) на его пост назывался Бухарин, в последние дни Ленина не вылезавший из Горок.

Врачи же, лечившие Ленина, попросту говоря, бессовестно шаманили возле безнадежного, драли за свои визиты золотом и уезжали. Сталин давал их рецепты на проверку кремлевским эскулапам, и те воздевали возмущенные руки: да разве этим и так надо лечить!

В конце концов и они Старика не спасли, и, наверное, именно с тех пор Сталин начал отказываться от врачебных услуг, всегда противопоставляя этой лечебной чвани свое сухое и сдержанное внимание, не более. А за глаза часто крыл врачей матом и раз навсегда принял решение отказываться от врачей и их услуг. Он привык обходиться без них, в крайнем случае выслушивал их консультации, брал рецепты или лекарства и, не применяя, тщательно проверял по справочникам, отмечая и лечебные эффекты, и дозировку, и все побочные противопоказания. Лекарства же, принесенные врачами, он попросту выбрасывал в унитазы. И никто из профессоров, надутых спесью всезнания, и представить не мог, что вождь, к которому их, Виноградова, Бакулева, Лукомского, Кулинича и других, вызывали изредка, медицину, особенно фармакопею, знает на уровне хорошего фельдшера, а толстые книги-справочники по лекарствам и болезням испещрены его пометками.

Личные аптечки хранились в его сейфах в Кремле, на дачах в Кунцеве, Липках, Семеновском, Зубалове. С собой Сталин всегда носил металлическую трубочку с валидолом, аспирин и стрептоцид. Стрептоцидом (тогда еще красным) он лечил горло. Это была напасть еще со времен ссылок. Горло часто подводило его, затяжная хроническая ангина доставала его постоянно, стоило лишь простудиться, поесть холодного. Сталин, например, никогда не ел мороженого и почти не пил пива (теплое не попьешь, а холодное — тем более) и вслух завидовал толстяку Жданову, для которого ледяное пиво подавали всегда, и он готов был пить его ящиками, впрочем, и от водки он не отказывался.

Вообще же лекарства, каким Сталин доверял, были просты и немногочисленны, после войны он добавил к ним пенициллин (с осторожностью!) и сульфидин.

Лекарства покупались так: внезапно и в любой день, чаще зимой, вождь приказывал подать обыкновенную машину «эмку» и, одетый в темно-серое, почти черное, пальто и зимнюю черную ушанку с опущенными ушами (уши не терпели холода, так как были многократно обморожены), выезжал в город в сопровождении двух таких же непредставительных машин. Выезжали через Боровицкие ворота и останавливались у самых разных рядовых аптек. Сталин, сутулясь, кутаясь в длинное пальто, в шапке, в подшитых валенках, медленно входил в аптеку в сопровождении Валечки, тоже одетой по-зимнему, по-бабьи: шаль, шубка с меховым крашеным воротником, опрятные валеночки-пимы. И не диво: Сталина в таком наряде никто ни разу не узнал, ни разу не обратили внимания на приземистого, невзрачного какого-то старика татарина. Да и кто знал в народе про его щербатое лицо, сохнущую руку, серые усы? На портретах он был представлен черноусым красавцем без возраста, и воображение угадывало в нем высокого, представительного мужчину. И вот — старик-пенсионер скромно стоял в уголке, а внучка покупала лекарства.

Впрочем, москвичи — нелюбопытное племя, наглухо погруженное в свои заботы и в свое московское неистребимое чванство. «Стаит… тут какой-т… старикашка..» Пожалуй, Сталин даже любил такие выезды в народ, и унижение невольное, паче гордости, тешило его.

В конце концов он стал ездить и с одной охраняющей машиной, а охранникам запретил входить в аптеки. Так он получал надежные лекарства, которым доверял без опасения быть отравленным. Ведомства, созданные при Ягоде и усовершенствованные при Ежове и Берии, были, конечно, известны ему своими приемами, но теперь они совершенно оправдывались любыми вскрытиями: тромб, инсульт, инфаркт. Что поделаешь?

О поездках Сталина не всегда знал и сам Берия. Знала только Валечка, шофера да молчаливая личная охрана и Власик. Молчание же охраны окупалось не зарплатой, но жизнью и судьбой. Об этом и до сих пор помнят немногие оставшиеся.

На свои болезни и немощи Сталин особо не жаловался, хотя и сетовал подчас, но, бывало, и притворно, перед обслугой. Единственный человек при нем знал все. Это Валечка Истрина, превратившаяся с годами в превосходную медсестру, сиделку, фармацевта, вдобавок к прежним обязанностям подавальщицы и вообще домохозяйки.

Уже после войны часть обязанностей Валечки передали уборщице и кастелянше Матрене Петровне Бутузовой, женщине простой, исполнительной и услужливой. Но Валечка осталась и «кормилицей», и утешительницей, и советчицей, и лечащей сестрой. Она умела все.

А осенью сорок седьмого был такой случай. Сталин, ходивший теперь в ботинках, провалился на дальней даче в Семеновском в снеговую лужу. К вечеру, вернувшись в Кунцево, занедужил. И опять это горло! На сей раз не помогали ни полоскания, ни стрептоцид, ни даже хваленый пенициллин, которому тогда только что не молились. Еор-ло уже через два дня болело резко, колюче. Сталин кашлял, глаза отекли, шею раздуло. И в Кунцево явились все кремлевские светила медицины. После осмотра состоялся немедленный консилиум: диагноз и прогноз были самыми неутешительными — острая флегмонозная и даже с начавшимися осложнениями ангина. Профессора объявили о немедленном переводе пациента в стационар — кремлевскую больницу.