Ежи Пильх - Зуза, или Время воздержания

Зузы еще не было на свете. И долго не будет.

Алиция К., тогда на несколько лет младше меня, сейчас, можно сказать, моя ровесница. Дама около шестидесяти. Страдает лишним весом.

Саре под семьдесят. Неудивительно, если ее уже нет в живых. Или она давно за границей. Карьеру вряд ли сделала, я бы знал. Училась она на филологическом. По сю пору некоторые студентки этого славного факультета носят с собой огромные, набитые книгами сумки. Сара была их предтечей — всегда таскала огромную сумку, набитую книгами. Когда мы впервые куда-то шли вместе, я, заметив, как тяжело она дышит, с учтивостью деревенского ухажера взял из рук дамы не то сумку, не то матросский вещмешок. О Господи! Я слабаком не был, однако меня пригнуло к земле! Руки, тогда еще послушные, не удержали груз (Фолкнер, Хемингуэй, Беллоу, Маркес, Бабель, Флобер).

Алиция К. была стройной шатенкой среднего роста. Одевалась странно. Жаркое лето, а она в каких-то шалях, вуалях, бесформенных свитерах… но я примирился с тревожным признаком отсутствия бюста. Ценю прямолинейность.

Зузу заподозрить в отсутствии бюста можно лишь умозрительно. И собственный, без корректировки, у нее в порядке. Ко мне она по-прежнему является в своей спецодежде. Меня это устраивает: сексапильность сохраняется, а домашности я не требую. Не получилось у нас с домашностью. Мы разговаривали. О чем? Бог весть… Кроме ее красоты, общих тем у нас нет. Кроме красоты и потрясающего умения одеваться. Об этом, как правило, говорю я, а Зуза вставляет короткие меткие замечания. Да, еще ее собачонка… Если называть разговором постоянные угрозы в следующий раз привести эту миниатюрную тварь, то пожалуйста: мы разговаривали об ее собаке. О том, как она будет рыскать среди моих книг и бумаг. Породы не помню, что-то весьма экзотическое, в мое время таких пород не было.

Жить вместе? О да, мы затронули эту тему. Когда уже были обручены. Предложение руки и сердца Зуза приняла. Банкет — буквально на последние деньги — я закатил в «Гранде». Сейчас, постарев, я стараюсь поменьше афишировать свои действия. С метафизической точки зрения «Гранд» — идеальное место. (По мнению Зузы метафизика — все, что пахнет деньгами. В чем-то моя невеста права.) Итак: она, ее сестра с подставным женихом (средней руки бизнесмену роль жениха обошлась недешево), брат с поддельной женой (о нем говорить нечего; ее вульгарность притягивала глаз), я, Влад, три мои бывшие, одна древняя старушонка и ксендз Калиновский. Пили крепко, на изысканную жратву никто внимания не обращал; я, расчувствовавшись чуть не до слез (как всегда, когда выпью), возжелал немедленно рассказать Зузе, как будет чудесно: я пишу, она хлопочет по хозяйству — можно жить. Поворачиваюсь к ней, а ее нет, смотрю на гостей — их и без того было по пальцам перечесть, а стало еще меньше… что за дела? Это что за дела?! Похоже, покатилось по худшему сценарию… Крепко пили все; ряженые тоже. Ряженых было порядком — можно сказать, они задавали тон. Якобы сестры, якобы свояченицы, якобы женихи… Вино, вино, вино, оно на радость нам дано… Когда пришло время, когда алкоголь разжижил кровь, гости наши, и поначалу не больно понимавшие, куда званы, спьяну сочли, что это привычная им гулянка, и давай скидывать одежку, давай склонять трех моих бывших к сексу без резинки! Оргия в апартаментах Адольфа Гитлера — надо соответствовать! Дамы, хоть и не на такое, бывало, соглашались, в панике, Нулла истерически хохочет; никто не понимает, что происходит, вроде бы ничего особенного, ну, чуток перегнули палку, мы с Зузой догадывались, что прием по случаю нашей помолвки пуританским не будет.

Я с нетерпением ждал, когда Зуза наконец поймет, что у меня действительно нет кассы. До сих пор все мои намеки на этот счет принимались за неудачные шутки. Что она сделает? Немедленно съедет или подождет до утра? Я поставил на безотлагательность. Впрочем, «съехать» в данном случае было бы понятием условным — так же, как условным было ее у меня проживание: она даже границ своей территории не обозначила. Кое-какое откровенное бельишко в ящике… да, я обливал слезами эти кружева, я ведь знал: не получилось и не получится.

Зуза притворялась, делала хорошую мину при плохой игре, но она устала. Ей надоело. Надоело играть в дом и супружество. Надоело играть в свободу. Вроде бы она занимается тем же, что и прежде, только в иной аранжировке. Имеет разрешение, но на фиг оно ей, ни в каких разрешениях она не нуждается, разрешение ее только стесняет. Иначе говоря, теперь и прежде — совсем не одно и то же. Истинная свобода — это когда никого нет рядом. На что ей моя толерантность, если само мое присутствие раздражает! «Мы вместе, но я занимаюсь тем же, чем прежде, да?» Увы, так не получится. Если мы по-настоящему вместе, все, что было прежде, должно измениться. Все, начиная с имени и кончая звонками по мобильнику. В чужом присутствии даже на нейтральный звонок не всегда удобно ответить, а уж коли звонят по объявлению… И как обговаривать условия? Шлюха шлюхой, но по складу характера Зуза была интровертом. Томилась, когда я иногда водил ее ужинать.

— Все догадались, кто я и чем занимаюсь.

— Никто ничего не заметил.

— Да ведь сразу видно.

— Что видно? Ничего не видно.

— А эти улыбочки? Ты что, слепой?

— Не надо было так вызывающе одеваться!

— Ага, все-таки…

— Что — все-таки?

— Я была одета как шлюха.

— Не говори чепухи!

— Посмотрим, что скажет твоя мать, когда меня увидит…

Аргумент этот не обрывал дискуссию, а лишь увеличивал ее накал. Зузе не хотелось, чтобы в ней узнавали путану, однако никем другим выглядеть она не умела. Проблема и впрямь была нешуточная. Ведь рано или поздно мне придется представить Зузу матери… в то же время я был уверен, что никогда, ни за что этого не сделаю. Мать за свои восемьдесят шесть лет всякого навидалась. Зуза может облачиться в покаянное рубище, состричь наращенные волосы, обойтись без макияжа, использовать сколько угодно иных способов маскировки или демаскировки — мамашу мою не проведешь. Матери, установившей, что моя невеста — продажная девка, я боялся в тысячу раз больше, чем Зузы, убедившейся в отсутствии у меня кассы. Да, матери (на то она и мать) — в тысячу раз больше, однако на случай, если станет совсем уж невмоготу, у меня был в запасе тщательно разработанный план бегства от действительности.

Не секрет, что в последние годы я езжу в Вислу намного реже, чем раньше. Сижу в Варшаве, за пределы Хожей улицы ни ногой, и эта почти идеальная неподвижность меня устраивает. Главное, я в безопасности. Ведь даже здесь иногда лезет в голову, как, когда и где это сделать. Вроде бы на горизонте видны подходящие высотки, но, во-первых, прыжок с крыши многоэтажного дома оригинальным никак не назовешь… впрочем, мне не оригинальность нужна, а эффективность; во-вторых, дотуда все же далековато. Топать черт-те сколько, чтобы добраться до пустыря, где стоит полдюжины подзабытых гомулковских высоток [14] В «гомулковскую эпоху» в новых районах крупных городов строилось большое количество многоэтажных панельных домов. ? Блуждать там? Глина, трава, бурьян… Исключено. Просто исключено. Чего-чего, а недоскребов в Варшаве хватает. Поближе. Подальше. На любой вкус. Подъезд — как после разрухи… Ну чего я привередничаю?! Или решаешь наложить на себя руки, или нет. Во всяком случае, о таких вещах не пишут. Если человек начинает писать (и уж особенно если расписывает в подробностях), значит, с ним не все в порядке. Это болезнь, при которой больше вони, чем боли. Хотя, вообще-то, что может быть проще? Да, так о чем я хочу сказать? Я хочу сказать, что в варшавской квартире нет условий для суицида. Есть, конечно, такие удобные варианты, как тайком пронесенный за решетку яд, мушкет, лук, арбалет, праща. Зато в нашем доме в Висле столько крепких труб под потолком, что… хочется жить!