Ян Росс - Челленджер

Но предутренние часы летят быстро. Я перешагиваю и продолжаю, как заведённый: склеиваю картонные ящики, распихиваю шмотки и, наскоро обернув лентой, составляю штабелями в гостиной. Перед рассветом, когда большая часть уже собрана, на вешалке в прихожей, под тёплой курткой, купленной для поездки в канадские Скалистые горы и в итоге забытой дома, обнаруживается Ирин шарф. Помедлив, подношу его к лицу, и внутри всё сжимается.

Оглушённый, сижу, глотая слезы, и вою, до боли стискивая зубы. Я плачу не о куске цветного шёлка, не о ещё сохранившемся в нём знакомом запахе, и даже не об Ире или наших отношениях, – я оплакиваю себя. Того себя, преисполненного мечтами и ожиданиями, поверившего, что дверь в иной чудесный мир находится на расстоянии вытянутой руки. Тоскую о том мне, бросившем едва начавшуюся блистательную карьеру ради того, что казалась настоящим и было наполнено истинным смыслом.

Сегодня я покидаю не место жительства и не LA – город искалеченных судеб и проклятых надежд, – я покидаю себя, сбрасываю отжившую оболочку. Всем спасибо, затянувшийся пикник на обочине окончен. Однако теперь, в отличие от тех времён, я не знаю, что меня ждёт, не верю в новый мир и не вижу дверь. За этот период я не обрёл ничего, кроме понимания ещё нескольких горьких истин, новых шрамов и вороха никчёмных вещей. А из той жизни остался, пожалуй, только мой добрый старый Challenger, который увезёт меня отсюда, постаревшего на пять лет и разочарованного на все двадцать.

Но расклеиваться некогда. Оставшиеся полтора часа проносятся в бешеном темпе, и хотя, кажется, всё уже сложено, таинственным образом всплывают новые и новые вещи. Упаковка завершается и вовсе кое-как – при грузчиках и одновременной попытке уследить за правильным размещением коробок в грузовике. Около полудня всё заканчивается. Я оглядываю неказистую и на поверку небольшую кучку своих пожитков, – горстку чудом уцелевших робинзонов, безотрадный итог очередного кораблекрушения. Водила, посмеиваясь, обменивается со мной рукопожатием, и они отчаливают.

Я возвращаюсь сделать прощальный круг по дому и убедиться, что ничего не забыто. В опустевшей гостиной завершаю последние сборы. Вскоре на столе ровной шеренгой выстраиваются пять косяков. Я аккуратист, зануда и перфекционист. Этого у меня не отнять. Припрятав боеприпасы, высыпаю остатки травы за окно, как жертвоприношение космосу в преддверии новых начинаний, да и от греха подальше, – поездка не близкая, а лишний раз париться по поводу полиции не хочется.

Закурив, медленно совершаю ещё один, уже совсем последний обход, запираю дверь, прячу ключ в условленном месте на заднем дворе вместе с чеками до конца годичной аренды для покрытия текущих счетов и неустойки, связанной с внезапным отъездом. Учитывая разницу в скорости, спешить особенно некуда, навскидку ещё имеется час-другой. Я сажусь в машину и еду к Дятлу.

Со дня нашего знакомства это далеко не первый визит. Мучимый бессонницей, я приходил сюда повидаться с товарищем по разуму. Как и подобает верному другу, Дятел всегда был на месте, встречая издали различимым в предрассветной тиши размеренно-методичным стуком и вселяя некую абсурдную надежду. Впрочем, не такова ли природа всех человеческих надежд… От него я уходил с чувством облегчения, по-братски разделив вселенскую тоску. Он будто выдалбливал из меня неизбывную скорбь, ожившую в последние месяцы.

И сегодня Дятел, по обыкновению, приветствует меня бравым маршем. Я присаживаюсь и смотрю, как он долбит. Придя позже обычного, я боялся не застать его, но он тут и будто чувствует неладное. Он оглядывается и смотрит протяжным, внимательным взглядом. Если бы я мог забрать с собой что-то одно, я бы без колебаний выбрал его. Ну и, конечно, столб с жестяной заплаткой бы прихватил, куда нам без них… Но этого не случится. Я уеду, а он останется. И в этом есть своя сермяжная правда.

Да он и не согласится покинуть пост. Не оставит священных обязанностей. Ибо есть предел и небесному терпению, и когда приидут ангелы Божие к вратам Содома сего, и не найдут в стенах его ни единого праведника, воздастся каждому по делам его, и вопиет камень и реки потекут вспять, и будет велик и неотвратим гнев Господень. И сдаётся мне, что без моего дятла этому городу грозит попросту кануть в тартарары, а я не готов стать виновником катаклизма национальных масштабов.

Привстав на цыпочки, я привязываю шарф повыше на столб. Последний раз долго смотрю и, к своему удивлению, обращаюсь к Дятлу вслух. Голос предательски подрагивает, и я смущаюсь, хотя никто, кроме нас, этого не слышит. Попрощавшись, сажусь в машину и под возобновившийся стук уезжаю. На светофоре раскуриваю оставленный на поверхности косяк – моё ультимативное лекарство, сомнительная панацея от мирских невзгод. Затягиваюсь, врубаю на полную катушку Beats Antique и несусь, несусь мимо аэродрома к морю, и дальше вдоль набережной до Санта-Моники, где, свернув на широкий бульвар, устремляюсь к северному выезду из Лос-Анджелеса.

После передряг с экспериментом воцарилось зыбкое затишье. Подошёл срок сдачи проекта. Составив отчёт, я усиленно работал, стремясь получше подготовиться к знаменательному событию. При соответствующих настройках подавляющая часть данных уложилась в допустимый диапазон, что весьма обнадёживало, доказывая устойчивость и универсальность алгоритма, а неудавшиеся случаи – отголоски саботажа, удалось списать на неминуемые погрешности, и в целом отчёт был принят вполне благосклонно.

Единственным примечательным событием оказался внеочередной бзик Ариэля. Уж не знаю, какие именно завихрения происходили в его дюжей башке, но как-то во время послеобеденного штиля, когда разомлевшие работники погружаются в безмятежное оцепенение, наш великий комбинатор в каком-то припадке умопомрачения выскакивает из кабинета и принимается метаться по коридору.

– I've got no life! [61]– как оглашенный воет Ариэль, обхватив голову руками.

Добежав в три-четыре слоновьих прыжка до конца небольшого прямоугольного пространства, он закатывает очи и, воздев могучие длани к пенопластовым панелям фальш-потолка, неистово потрясает ими в воздухе.

– I've got no life! – стенает Арик, кидаясь обратно.

Наблюдая за этими вокально-атлетическими упражнениями, я всякий раз опасливо отстраняюсь. Из дверей в испуге выглядывают лица сотрудников.

– Что это с шефом? – шепчет Ирис, дёргая меня за рукав. – Утром я застала его спящим, уткнувшись лбом в стол.

– Должно быть, издержки производства. Кстати, как там у тебя с дифференциальными уравнениями?

– Да… всё обошлось. Спасибо. Купили программу, начертили, решили, ничего сверхъестественного. Может, ты и ему что-нибудь посоветуешь?