Иван Кудрявцев - На арене с Гошей

Дальше все шло как по маслу. Учуяв запах своего самого любимого блюда, Гоша принимался за поиски, лапами разгребал хлам, все время тычась в него мордой. Найдя, наконец, портфель, он нетерпеливо разрывал его зубами, вытаскивая книгу, и языком принимался листать ее, добираясь до заветных сладких страниц.

Так выполнялась часть мимической задачи. Но была еще необходимость заставить медведя жестикулировать таким образом, чтобы зритель поверил, будто он вслух учит грамматику. Для этого я дал Гоше несколько ломтей сырого хлеба. Куски его прилипали к деснам. Движением языка и подергиванием щеки Гоша силился снять его, строя совершенно уморительные рожи. В этих местах накладывалась, как говорят кинематографисты, звуковая запись. Это был смешной текст - разучивание грамматических правил. Особый комизм сценке придавало следующее: когда хлеб сильно прилипал к деснам, Гоша старался извлечь его когтями. Эти жесты зритель толковал, конечно, иначе, считал, что зверь заучивает труднопроизносимые слова, лапами старательно поворачивая во рту язык. Такой иллюзии способствовал и специальный текст, звучавший при этих движениях животного.

В картине много других смешных перипетий. Таков, например, "роман" Гоши с обитательницей того же зоопарка - белой медведицей. "Образованный" бурый медведь шлет ей любовное письмо, но белая красавица, увы, неграмотна. И полученное послание она равнодушно разрывает на клочки. Очень забавно, когда, тоскуя по возлюбленной, Гоша влезает на дерево и долго сидит неподвижно, с грустью глядя в ту сторону, где обитает предмет его страсти. Вообще вся история взаимоотношений возлюбленных очень комична. И особое значение имело тут необычайное актерское "дарование" Гоши, от которого французские кинематографисты были в восторге. Советский журналист О. Широков, будучи во Франции, видел эту кинокомедию, беседовал с ее создателями. О том, что они говорили, он писал в журнале "Советский цирк":

"Гоша - замечательный актер,- рассказывал мне после просмотра "Медведя" автор сценария Гоже Можу.- Мы долго подыскивали исполнителя на эту роль. Экзамен держали несколько медведей, но ни один из них не подошел. Тогда мы решили обратиться к советским организациям с просьбой предоставить нам Гошу для участия в фильме. И вот Гоша на экране. Он необычайно талантлив Он не только послушно исполняет заданные ему сцены, но нередко импровизирует прямо перед кинокамерой. Его импровизации всегда смешны и удачны. После того как начали снимать Гошу, мы вместе с режиссером Эдмоном Сешаном внесли в сценарий немало изменений, которые "подсказал" нам Гоша".

"С таким партнером легко работать,- делится своими впечатлениями актер Франсис Бланш,- Гоша - настоящая "звезда" экрана, с тем лишь отличием, что у него нет капризов, присущих обычно избалованным славой и рекламой кинозвездам, и он вникает в роль",- шутит актер.

Сразу после окончания съемок мы с Гошей отправились домой. И тут бы мне хотелось привести еще одну выдержку из печати - заметку "Самый тяжелый пассажир":

"Самым тяжелым пассажиром, которого пришлось перевозить между Францией и СССР авиационной компании "Эр Франс", оказался, по сообщению газеты "Юманите", артист цирка и кино весом 300 килограммов и ростом 1 метр 90 сантиметров. Это медведь Гоша. После участия в съемках фильма "Медведь", где он был партнером Франсиса Бланша и итальянского комика Расселя, Гоша возвратился самолетом домой".

Так завершился еще одни этап в артистической биографии моего спутника по арене.

Весной 1961 года мы гастролировали в Минске. В столице Советской Белоруссии мне и раньше приходилось бывать, но сейчас, в самую прекрасную пору года, одетый в зеленый наряд мая город был особенно хорош. Из окна гостиницы "Беларусь", в которой я поселился, открывалась перспектива уходящих вдаль широких улиц и площадей с массивами зданий современной архитектуры. Минск буквально утопал в зелени - аллеи кленов, декоративные кустарники, газоны цветов великолепно дополняли городской пейзаж.

Вспомнилось, что, путешествуя по белу свету, я не раз встречал за рубежом мощные МАЗы, дизельные тракторы и другие машины с маркой предприятий Минска. И каждая такая встреча радовала как привет любимой Родины.

...После Минска предстояли гастроли в Сочи. И вот уже упакованы ящики с реквизитом, отправлены афиши,- все готово к отъезду. Ежевечерние представления порядком утомили меня и, естественно, я заранее предвкушал удовольствие отдохнуть на берегу Черного моря. Но...

Как часто нежданно-негаданно вторгаются эти коварные "но" в жизнь артиста.

Накануне отъезда в Сочи я получил из Москвы телеграмму: "Немедленно вышлите медицинские справки для поездки в Японию".

Итак, вместо Черного моря надо было отправиться к берегам Тихого океана. Лишь во Владивостоке я узнал причину срочного вызова.

В цирковую программу для Японии наряду с другими номерами была включена группа наездников под руководством М. Туганова и номер Н. Ольховикова - жонглера на лошади. И вот перед самым отъездом в Японию, когда артисты прибыли во Владивосток, стало известно, что японское правительство не разрешило привозить копытных животных. Запрещение мотивировалось опасением, как бы лошади не завезли в Японию... сибирскую язву. Наши представители убеждали японцев, что сибирская язва, как и многие другие инфекционные заболевания животных, в Советском Союзе давно искоренена, что цирковые лошади находятся под постоянным тщательным ветеринарным наблюдением и никакой опасности не представляют. Японцы стояли, однако, на своем.

Пока длились эти переговоры, которые, кстати, завершились успешно,- японцы все же разрешили привезти наших лошадей,- Союзгосцирк, чтобы не сорвать гастроли, и направил мне телеграмму в Минск.

Из Владивостока мы отбыли теплоходом "Александр Можайский". Родные берега остались за кормой.

На следующий день ветер стал крепчать. Теплоход заметно покачивало. Потом его стало встряхивать. Бушующий вал в один миг с особой силой ударил в задраенный иллюминатор, пол каюты неожиданно оказался там, где только что был потолок. Пока я делал робкую попытку переместить свой корпус из горизонтального в вертикальное положение, дверь стремительно распахнулась, и в каюту вбежал сотрудник, ухаживающий за нашими животными. Глаза его были расширены до ужаса, задыхаясь, он крикнул:

- Медведь... съел...

И, не договорив, опрометью кинулся вон.

Его панические возгласы подняли всех на ноги. Забыв о качке, цепляясь руками за стенки, я выскочил на палубу. И был окачен с ног до головы косматой бешеной волной, хлестнувшей через борт. Задыхаясь, я побежал в трюм. Воображение рисовало жуткую картину. Еще один трап, другой-и я на месте происшествия...