Roger Peyrefitte - Особенная дружба

Он вскроет вены в ванне. Из того, что он читал — ни одна из форм самоубийства не подходила больше, чем эта. Он смотрел на катастрофу с Отцом де Треннесом как на историческую картину: теперь он завершит собственную катастрофу картиной не менее «исторической» — достойной той античности, которую любил. Но выйдет ли его картина за рамки простого остракизма — подражания Петронию из Quo Vadis? [в историческом романе «Камо грядеши» польского писателя Генрика Сенкевича приближенный Нерона писатель Петроний на пиру вскрывает себе вены] Это будет своего рода апофеозом красного цвета, который начался с его галстука и стал особенным цветом его дружбы. Он считал его цветом любви, но это был цвет крови — крови, каплю которой он пролил ради Александра, а теперь прольёт и всю оставшуюся. На самом деле их особым знаком до самого конца будет кровь ягнёнка. Грехи их не были багряными, но искупление Жоржа станет таковым. Александр, говоря о гиацинте и Святом Гиацинте, сказал, что, кажется, пролил свою кровь для двух религий. Жорж пролил бы свою и для третьей — религии любви, которой были наполнены его письма, и которую ныне ему предстояло засвидетельствовать. Его предпоследнее письмо, по его словам, было написано кровью его души; последнее письмо он напишет кровью своего тела.

Он получал удовольствие, предвидя свой скорый конец, который должен был приблизить его к Александру. Подобно Нису и Эвриалу, или как эфебы в битве, они умерли бы друг за друга. Мальчик сдержал бы своё обещание, а Жорж — свою клятву.

Он позаботится уничтожить все, что осталось ему от Александра — прядь его волос и две записки. В кратком посмертном послании, которое он адресует своей семье, он не станет ничего объяснять. В отличие от Расина, у него не было желания делать это. Его родители сочтут его самоубийство следствием неврастении, боязни взросления, переутомления, пребывания в школе–интернате. Но они назовут произошедшее несчастным случаем, для того, чтобы похоронить его в соответствии с религиозными обрядами. Вероятно, у Александра тоже будет возможность воспользоваться ими. Тайна его сердца, таким образом, сохранится. Даже если он не уничтожит записки, какую связь можно найти между его смертью и словами, в которых звучит громкий призыв к жизни? А если узнают об их плане побега, то вряд ли задумаются, почему он захотел умереть раньше, чем попытался его осуществить? Даже Морис не знает столько, чтобы понять всю историю случившегося; к тому же, его собственные заботы вряд ли оставят ему желание задумываться о произошедшем. Отныне для него не будет препятствий в любовных интрижках со служанками. Он скоро забудет о своём младшем брате. Только Люсьен и Отец Лозон будут знать всю их историю. Жорж напишет им, от имени Александра и своего, чтобы у них не оставалось сомнений.

Люсьен уже знал, что небольшой надрез на руке и обмен каплями крови — совсем не пустой жест. Он был первым, кто сказал Жоржу — это единственное, что следует принимать всерьёз, но даже он вряд ли бы поверил, насколько это серьёзно. Правда, недавно в разговоре с Жоржем он сказал, что все можно преодолеть ради настоящего друга. Теперь же ему придётся говорить о паре верных неразлучных друзей. Он поведает всем о том, что они перенесли, станет толкователем их истории, апостолом их веры. Для него это будет шанс загладить легкомыслие, и в то же самое время вновь обрести рвение неофита в деле этого нового братства, которое он когда–то демонстрировал в деле нескольких других братств после своего обращения. Он выпросит у родителей своего бывшего одноклассника траурное фото; но оно не станет частью коллекции, подобно тем картинкам, которые он собирал в прошлом году.

Касательно того, кто способствовал этой трагедии — его без труда посрамят цитаты его собственных слов. Станет ли то, что он натворил, примером урока благоразумной жизни для мальчиков? Но, возможно, трагедия покажется ему всего лишь одним из случайных совпадений, в любовании которыми он будет находить удовольствие. Марк де Блажан заболел после отказа присоединиться к конгрегации; Александр умер после того, как покинул её, а Жорж — после того, как посмеялся над ней. Пожалуй, он сможет также подчеркнуть, что оба его кающихся были, согласно учению Церкви, прокляты — незавидный результат для лицезрения их духовным отцом, но достойный пример для того, чтобы прибавить его двадцать четвертым к тем двадцати трём причинам быть смиренными от монсеньера Гамона. Кто бы сомневался, что он станет последним, кто убьёт себя в знак раскаяния и разочарования. Жорж задумался о том, каким образом будут представлены их с Александром смерти учителям и ученикам Сен—Клода.

Если их смерти предпочтут счесть естественными, то тогда будут преобладать доброта и сочувствие. В этом случае настоятель предаст возвышенный смысл записке, текст которой стал ему известен. Её вдохновение покажется ему не дешевым романом, а Песнью Песней. Во время своих «отличных» каникул он сочинит похоронный панегирик своему бывшему академику, и элегию в честь мальчика, несшему ягненка. Он будет говорить о них на медитациях. Бог, скажет он, хотел обратить внимание всей школы к мысли о смерти, призвав к Себе одного из самых блестящих мальчиков старшей школы, и самого привлекательного младшеклассника. Их сакраментальное усердие и частота причастий станут примером. Он выразит надежду, что добродетель их поступков должна была поддержать их в последние минуты жизни; и убеждённость, что они были вскормлены пищей, придавшей им силы. Их можно считать почти маленькими святыми, подобными тем, о которых рассказывали Отец де Треннес и проповедник–доминиканец. Так что даже в гробу Жорж будет преобразовывать других, хотя, на самом деле, он станет причиной их развращения — мысль о смерти может оказаться стимулом для наслаждения жизнью, пока она есть.

Отец де Треннес, прослышав об этом событии, не будет им сильно впечатлён. Но, даже не сомневаясь в том, что именно Жорж донес на него, он согласится, что Небеса, отправляя свой суд, сильно переусердствовали. Он и Морис, по крайней мере, остались живы, демонстрируя, что то же самое правосудие может проявляться и другим, более обнадеживающим образом. Какому святому Отец вверит души Жоржа и Александра? Несомненно, он станет приводить их в качестве примера своим племянникам, сравнивая их непорочность с чистыми небесами Греции; соберёт лепестки роз в память об их лицах; прочитает несколько строк из Феогнида; выкурит египетскую сигарету; и, под конец, пришьёт черный креп на их пижамы, которые отныне будут посвящены не богам с Олимпа, а Психопомпу [проводнику душ] — Гермесу.

Отец Лозон, однако, окажется самым настоящим пособником этой парочки, за смерть которых он несет ответственность. Он должен сделать вывод, что отныне, в свою очередь, будет обязан лгать, вынужденно восхваляя их на молитвах Конгрегации, хотя молитвы, произносимые им в глубине своего сердца, возможно, окажутся более уместными. Интенцией его месс станет моление за Жоржа и Александра. Конечно же, вскоре после начала семестра ради них проведут специальную службу; к тому же, их не забудут и в канун следующих длинных каникул, когда придёт черёд мессы Ассоциации выпускников. Церемония этого года застала их при таких обстоятельствах, что ни у одного из них не было шанса когда–либо стать членом этой Ассоциации; однако теперь они всегда будут играть особую роль в ее торжествах — вступив в ряды умерших выпускников.