Roger Peyrefitte - Особенная дружба

Нет, он будет думать о Люсьене, возможно, рассчитывая увидеть его во время рождественских каникул. Быть может, он раздумывает о Жорже, которого встретил в приёмной перед кабинетом настоятеля. Если он понял, что его стихотворение было найдено там, как он объясняет это обстоятельство себе? И есть ли у него основания, чтобы обвинить соседа Люсьена, мальчика, который был так любезен одолжить ему свой носовой платок, когда он поранился? В крайнем случае он сможет упрекнуть его в неосторожности. И если он не понял, каким образом его вирши обнаружились, он должен винить Люсьена и себя, за то, что потеряли их.

Никто не стал чистить зубы перед сном и после того, как воспитатель удалился, никто не стал шептать.

Вдруг Жорж навострил уши; он услышал, как Люсьен тайком плачет в тишине. И эта скорбь расстроила его. Не попытается ли он в эту секунду утешить свою жертву? Не расскажет ли он, ради чести и справедливости, правду? Но тут Люсьен, выбравшись из кровати, встал на колени на коврик рядом с ней. Его плач прекратился; он молился, прижавшись лбом к покрывалу на кровати; его пижама задралась вверх и смялась. Как будто это не произвело на него никакого впечатления, он медленно обернулся, когда Жорж вылез из постели и встал на колени рядом с ним. В течение нескольких секунд они стояли там неподвижно.

Жорж положил руку на плечо друга. У него не хватило мужества разоблачить себя, и он только произнёс:

— Настоятель наказал мне передать тебе, что мы должны прислуживать ему на мессе завтра утром. Это потому, что я разговаривал с ним о тебе и о Святом Тарцизии из приёмной. Он сказал мне, что статую подарила твоя мама, и поэтому ему хочется дать своё благословение нашей дружбе.

Тут Жорж вспомнил, что он пытался отдать дружбу Люсьена и Андре под защиту этого же святого.

То, что он говорил сейчас, казалось ему таким убого–ироничным, как и его намерения тогда.

Люсьен подумал над тем, что сказал Жорж, а затем, убрав волосы со лба, сказал:

— То, что ты сказал мне, подтверждает то, о чём я думал; я только чудом спасся от той же катастрофы, как у Андре. Говорю тебе, должно быть, Бог был основой этого.

Он пытался увидеть время на своих часах на запястье, разворачивая лицо к ночнику, но тот оказался недостаточно ярок. Он прикрыл часы рукой так, чтобы увидеть светящиеся цифры.

— Десять тридцать пять, — произнёс он, — и с этого времени, с десяти тридцати пяти шестого октября, я — обратившийся к Богу.

Сен—Клод, вечер воскресенья.

9 октября 193x г.

Мои дорогие родители,

Спасибо за письмо, которое доставило мне большое удовольствие. Господин настоятель передал его мне во время визита вежливости, которым я ему отплатил. Он был достаточно любезен, чтобы сказать мне, что доволен мной с момента моего появления здесь. Я сделал все возможное, чтобы стать первым в сочинении по французскому. Вы сможете увидеть другие мои отметки в двухнедельном отчёте, который будет отправлен к вам со следующим воскресным письмом.

Теперь о случившемся здесь, которое имеет близкое ко мне отношение. У меня уже есть хороший друг, один из моих соседей по спальне и классу, Марк де Блажан, который был четырежды первым учеником здесь в прошлые годы. Позавчера, вследствие экстраординарной фатальности, он заболел; это случилось очень неожиданно, и выяснилось, что его состояние достаточно серьезно, поэтому сегодня приедут его родители и заберут его домой. Так как его здоровье не очень хорошее, то мы боимся, что он не скоро выздоровеет. Но мы будем регулярно посылать ему письма от всех нас, чтобы помочь ему скоротать время. Я бы охотно позволил ему занять моё место по сочинению — он был вторым. Но, по крайней мере, у меня есть еще один друг, мой другой сосед — Люсьен Ровьер. У него очень хорошее здоровье, а ещё он очень умен.

Успокоение заканчивается в этот вечер. Наш проповедник, преподобный Отец–доминиканец был очень красноречив. Мы все сделали хорошие выводы и записали их в специальной тетради.

Дорогая мамочка, пожалуйста, как можно скорее пришли мне запас шоколада, а также немного желе из айвы и несколько гранатов. А ещё мне хотелось бы иметь маленький коврик под колени для церкви.

Дорогие мои родители, я думаю, что это довольно длинное письмо, и я не могу придумать, о чём рассказать вам ещё. С множеством поцелуев, ваш любящий сын,

Жорж.

M…, 11 октября 193x г.

Мой милый мальчик,

Твоё письмо, после той коротенькой записки, написанной несколько дней назад, доставило нам большое удовольствие, и я, в свою очередь, напишу обо всём подробно.

Мы рады были услышать, что ты уже обжился в Сен—Клоде. И наши искренние поздравления по случаю твоих блестящих успехов. Я вижу, что ты, благодарение Богу, по–прежнему остаёшься очень трудолюбивым. Я уверена, что ты получил много пользы от Уединения, которое ты только что закончил, и, в общем, от жизни в колледже, которая формирует характер у юношей.

Мы сожалеем о твоём заболевшем друге, и желаем ему быстро поправиться. Твой отец знал одного Блажана: тот был из армейских. Во всяком случае, я надеюсь, что ты будешь счастлив со своим другим другом.

Сохранился ли крестик на твоих освящённых чётках? Если помнишь, он был заменен только перед твоим отъездом. Хватает ли тебе одеял на кровати? Но я знаю, что те хорошие сестры, кто заботился о тебе, не позволят тебе нуждаться. Ты всегда должен относиться к ним с ласковым уважением.

То, что ты просил, будет отправлено. Я кладу несколько лепестков роз в своё письмо — от последней розы на кусте в ванной. Они послужат напоминанием тебе о цветах, которыми я украшала твою комнату, и воспоминанием о доме.

С поцелуями от твоего отца и меня,

Твоя мама.

После изгнания Андре Люсьен повесил себе на шею три скапулярия [название элемента монашеского одеяния, впоследствии перешедшее также на особый освящённый предмет, «малый скапулярий», что–то вроде оберега или талисмана, носимый католиками по обету]. Он показал их Жоржу. Один из них был синий, другой красный, и ещё один темно–бордовый. Отец Лозон достал их для него; но перед тем, как он их надел их, доминиканец выслушал его общую исповедь, и дал совет по завершению обращения. Это, сказал он, должно быть одновременно поучительно и искупляюще, и именно он посоветовал ношение скапуляриев, в качестве признака покаяния и отметки о благочестии.

Несколькими днями спустя к ним в компанию добавились святые образки. Люсьен стал носить четыре из них пришпиленными к своему свитеру, самым редким был образок из Бенедиктинского аббатства в Эйнзидельне, данный ему одним из Отцов. Ещё один он прикрепил к своему ремню — тот оказался из Нотр—Дам–де–ла-Сеньтюа; этот образок ему дал мальчик, который приехал из города, где можно было найти Деву с таким же именем. Люсьен, казалось, пребывал в восторге от этой массы оберегов и совершенно равнодушно относился к ироническим замечаниям Жоржа, у которого больше не было ни малейшего представления, как ему молиться за своего друга.