Валерий Хайрюзов - Точка возврата

— Таланты русские, откуда вы беретесь. Как встретитесь, так сразу надеретесь! — с чувством продекламировал капитан чьи-то бессмертные строки и на дежурном «уазике» распорядился подвезти Николая до подъезда дома.

И это было как нельзя кстати. В карманах Николая не было даже мелочи на дорогу.

Утром, глянув за окно, Николай понял, что жизнь продолжается и надо думать, что делать дальше. И тут его вновь выручила Шура. Она предложила реализовать книги через ветеранский киоск.

— А если не получится, то постараемся приобрести у них оптом. Будут праздники, мы их нашим ветеранам подарим, — сказала она. — С советских времен известно: книга — лучший подарок.

Имея в кармане требование на бесплатный билет, напевая про себя «Дунайские волны», Николай в темпе вальса вышел на улицу и неподалеку от остановки, миновав мостик через траншею, наткнулся на своих старых знакомых, бывших командиров, с которыми он летал на Ан-2 и Ил-14: Шагова, Подошвина и Борзова. Город буквально плавился от жары. Все живое искало тень, но эти стойко торчали на самом пекле, делая вид, что заняты важной беседой. Были отцы-командиры в старых, выданных еще в советское время форменных костюмах, поверх которых были напялены недавнего завоза серые китайские ветровки. Издали они походили на выставленных для просушки на солнце пингвинов. Глянув на их сухие лица и почерневшие губы, Николай подумал, что они, должно быть, перепутали не только время года, континент, но и эпоху. Он подошел, поздоровался с каждым за руку. Они сделали вид, что рады его видеть, спросили, надолго ли приехал в родной город, пожаловались на американца, затем ругнули начальство и попросили на опохмелку.

Только сейчас Николай оценил стратегическую смекалку своих отцов-командиров: дорога от остановки в сторону аэровокзала была перекрыта траншеей, солнцепек размещался как раз напротив деревянного мостика, и можно было, как в московском подземном переходе, отцеживать весь людской поток без особого ущерба для здоровья. Что ж, за все приходится платить, а за прошлое — вдвойне. Николай достал полета рублей, этого вполне хватало на две бутылки водки. Но списанным на землю пилотам этого показалось недостаточно: раз так повезло и кошелек открылся, они решили просить еще. Помявшись, они, как с бывшего подчиненного, потребовали еще на пирожки. Зря, что ли, они его в свое время уму-разуму учили? Понимая, что водка без закуски — все равно что трубка без табаку, Николай добавил еще полста.

— Летчик просит, надо дать. Плучек может подождать, — улыбнувшись, сказал он. — Как ты говорил: что потребует дух…

— То осуществит природа, — закончил за него Борзов.

— А по Плучеку давно нары тоскуют, — с неожиданной злостью сказал Подошвин. — Мы за него когда голосовали, думали, ну вот наконец-то заживем, как порядочные люди. А сегодня сам видишь, ни пенсии, ни зарплаты, летчики же — на панели. Ты в Москву перебрался, Ельцин — в Барвиху. А нам только этот пятачок остался да клуб юных моряков. Может, пойдешь с нами? Рассказал бы, как там, в Москве. И будет ли у нас хорошая, нормальная пенсия. А то уравняли летчиков с уборщицами.

— В связи со сложной международной обстановкой не могу, — сказал Николай. — У аэропортовской и городской милиции я сейчас на особом счету.

— Да-да, слышали, — закивали головой отцы-командиры. — Совсем обнаглели. Взять бы автоматы…

— Зачем автоматы, можно и пустыми бутылками, — засмеялся Николай.

— Нет, мы их сдадим, — ответно хохотнул один из пенсионеров, — а на вырученные деньги будем жить и ни в чем себе не отказывать.

Погоготав над своей, как они считали, удачной шуткой и как бы тем самым настроив себя на рабочий лад, они торопливо попрощались с Николаем и гуськом пошли в Клуб юных моряков, который, как он слышал, сменил вывеску и назывался теперь «Голубым Дунаем». Говорили, что цены там были ниже, чем в других торговых точках.

Глядя им вслед, Порогов вспомнил, что свою летную карьеру Борзов начинал военным летчиком. И, как говорили, был первоклассным пилотом. Но больше всего он прославился тем, что, находясь на службе в Группе советских войск в Германии, по приказу командования сорвал заседание бундестага. Разогнав «сушку», он преодолел над крышами домов Западного Берлина звуковой барьер и повыбивал там все стекла. Шум был вселенский, за ним стали охотиться западные разведки. От греха подальше его перевели служить подальше, в Сибирь. И здесь у него произошло ЧП: загорелся в полете двигатель. Он катапультировался, долго лежал в госпитале. Свою летную карьеру ему пришлось продолжать в малой авиации…

«Надо бы ему срывать заседание не бундестага, а ельцинского Верховного Совета, который довершил разрушение державы, — с запоздалой горечью думал Николай, направляясь к автобусной остановке. — А он вместе с другими решил, что нужно сметать таких, как я».

Бар действительно был отделан под охотничий домик. На стенах висели чучела глухарей, рябчиков, фазанов. Были еще чучело медведя и рогатая голова лося. Столы были сделаны из толстых сосновых плах, как в старых крестьянских домах, и накрыты льняными скатертями. Меню было завернуто в плетеную расшитую бересту. Между столов ходили обнаженные до шортиков красавицы официантки. Увидев Шуру, они окружили ее и защебетали, словно она была самой долгожданной и дорогой гостьей. Народу в баре сидело немного, верхний свет был притушен, играла тихая и приятная музыка. Шура по-хозяйски глянула в меню и кивнула Николаю:

— Угощаю сегодня я. Выбирай.

Первой значилась холодная закуска под названием «Жертва страсти черная» — икра черная, дальше «Привет с большого бодуна» — капуста, помидоры, огурцы соленые, брусника, «Дурачки набитые» — помидоры, фаршированные грибами, «Воры в законе» — слабосоленые огурцы, «Хохляцкий наркотик» — сало, «Последняя девственница» — селедка, «Мужской потенциал» — мясо краба. «Секс-бомба» — свекла с черносливом и гранатом. Последней в списке была «Пролетарская закуска» — дранки. На второе были «Байкальский фраер» — сиг жареный, «Мужская гордость» — куриное филе, «Обгорелая мечта петуха» — куриные крылышки и наконец «Конь в пальто» — картофель, запеченный по-татарски.

— Конь в пальто — оригинально, — сказал Николай, рассматривая цены. Поначалу в шутку он хотел добавить, что было бы неплохо, если бы еще в меню значился брусничный сок, но потом решил, что такой намек Шуре может быть неприятен. Чем больше он углублялся в изучение меню, тем мрачнее и неуютнее становилось на душе. Бар был дорогим, и цены были сопоставимы с московскими ресторанами. Выходило, что дела компании были не так плохи, если Шура могла себе позволить пригласить его сюда.