Герберт Айзенрайх - Голубой чертополох романтизма

Тем временем подошла официантка, и мужчина сделал заказ (очевидно, между собой они договорились заранее): две порции супа с кровяной колбасой; в любом «Ханхофе» это фирменное блюдо, но подают его только по определенным дням. Я не любитель этого супа, уже само название мне не по душе; однако некоторые люди прямо помешаны на нем и целую неделю с радостью предвкушают день, когда он появится в меню. Так вот, официантка очень скоро вернулась с двумя тарелками. Мужчина взял ложку и, искоса поглядывая на женщину, дождался, пока она приступит к еде; оба разом поднесли ложки ко рту. Потом мужчина снова зачерпнул из тарелки и хотел было есть дальше. Но, едва отведав суп, женщина вдруг замерла, держа ложку у подбородка с таким видом, точно ей надо принять омерзительное на вкус лекарство. Лицо ее походило на резинового зверька, которого сперва туго надули, а потом часть воздуха выпустили (вероятно, она лечилась от тучности), и теперь оно множеством складок съехало ко рту, словно упомянутого резинового зверька взяли и проткнули в этом месте иголкой. Потом она уронила ложку в тарелку и сказала как бы в пространство перед собой:

— С супом что-то не то.

На мужа она не смотрела, но говорила так, будто именно он вознамерился отравить ее этим варевом.

Рука мужчины, который с видимым удовольствием нес ко рту вторую ложку, остановилась на полпути; он покосился на женщину, осторожно попробовал суп и робко сказал:

— Ты так думаешь?

— Еще бы, — сказала она. — Явно что-то не то.

— Да, — согласился мужчина и отведал еще раз. — Да. Да-да. Мне тоже кажется, что с супом нынче непорядок.

— Он совершенно никуда не годится. Испорчен, — объявила она, сурово, угрожающе и требовательно.

Он опять поднес ложку к губам, с видом дегустатора подержал ее содержимое во рту, проглотил и с жаром заверил:

— Да, ты права, впрямь что-то не то.

Теперь я точно знал, что они супруги и что совсем недавно между ними произошла ссора. Все это было мне сугубо безразлично, но ведь они сидели за моим столиком, и волей-неволей я слышал, как он сказал:

— На вкус он сегодня, как… как я не знаю что.

— Попросту испорчен, вот и все.

— Да, действительно… — пробормотал мужчина. И добавил: — Такая жалость.

— Я этот суп есть не буду, — решительно сказала она.

Он бросил на нее быстрый испуганный взгляд, хотел что-то сказать, но смолчал, а это, как известно, куда глупее самых глупых слов. Она же, разумеется, упрямо стояла на своем:

— Мы должны заявить протест.

И она пододвинула к нему свою тарелку вместе с ложкой, а заодно и требование заявить протест; и он, как бильярдный шар, получивший толчок от другого шара, тоже отодвинул свою тарелку на край стола, однако по лицу его было видно, с каким огромным удовольствием он бы съел этот суп. Но женщина сказала: «Мы должны заявить протест», поэтому он сдвинул тарелку еще ближе к краю. На большее он не отважился, и тогда она велела ему позвать официантку. Он подозвал официантку и изложил свою жалобу, спокойным и в самом деле ничуть не обидным тоном, официантка тоже говорила спокойно и тихо: раз господам угодно, она, мол, принесет две другие порции. Забрав посуду, она ушла и вскоре вернулась с двумя новыми тарелками и чистыми приборами; распробовав, мужчина и женщина покончили с супом так быстро, как только возможно без ущерба для собственного достоинства; попутно они обсуждали прежний суп.

— Я сразу заметила, — сказала она, — после первой же ложки.

— Еще бы не заметить, после первой же ложки все ясно, — поддакнул он.

Наконец тарелки опустели, и они собрались расплатиться; подошла официантка, вот тут-то и выяснилось, что она включила в счет не две, а четыре порции супа. Мужчина, не говоря ни слова, хотел было выложить деньги, но вдруг почувствовал, что взгляд женщины, точно тяжелая длань, лег на бумажник, поэтому он сказал:

— Да, но суп… Мы ведь только… Те две порции мы ведь не… Они же были не того…

— Они были испорчены, — вставила женщина.

— Они были испорчены, — повторил мужчина, — поэтому мы не стали есть, а отослали их обратно.

Завязался небольшой спор, в котором женщина участвовала не словами, а только взглядом, но взгляд этот, будто когтистая лапа, держал мужчину за горло. Официантка пошла за управляющим, и женщина, воспользовавшись ее отсутствием, сказала мужу:

— Не хватало еще платить за испорченный суп. Или ты все-таки намерен платить, а?

Мужчина заверил ее, что даже не помышлял об этом, а сам не переставая вертел в руках бумажник. Но вот у стола вновь появилась официантка, и с нею управляющий — крупный статный человек лет шестидесяти, слегка волочащий при ходьбе ногу. Управляющий очень вежливо выслушал мужчину, а потом сказал:

— Это попросту невозможно, остальные две порции были из той же самой кастрюли, я только что лично снял пробу, и вообще, никто больше не жаловался, так что это невозможно.

Мужчина еще раз повторил все сначала и закончил, повернувшись к женщине:

— Как только моя жена взяла в рот первую ложку, она тотчас поняла, что с супом непорядок. И я, я тоже сразу понял.

Он, видимо, надеялся, что женщина вмешается в разговор и поддержит его; однако она продолжала молчать, даже головой не кивнула, поэтому мужчина сызнова обратился к управляющему (кстати, тот возражал теперь более решительно):

— Вот этот господин, — он указал на меня жестом, одновременно извиняющимся и молящим о помощи, — этот господин наверняка видел, что мы тотчас заметили: с супом непорядок, только попробовали и заметили, причем оба сразу. — Он сделал над собой огромное усилие и добавил: — Да-да, совершенно независимо друг от друга.

Все смотрели на меня, одна лишь женщина глядела мимо, и я подумал: может, в суп попал волос, а может, в кухне, пока наливали, что-то упало или капнуло в ее тарелку, такое случается, — и, не желая в общем-то бросить мужчину в беде, я сказал:

— Что ж, я действительно обратил внимание, что эти господа после первой же ложки были недовольны.

От этих моих слов мужчина немного воспрянул духом и опять обратился к управляющему:

— Ну, вот видите: после первой же ложки!

Управляющий, однако, решительно повторил, что никак не может согласиться с их претензиями, и еще раз коротко и четко изложил свои соображения; он стоял совершенно неподвижно, как монумент, только руки двигались: ребром одной ладони он водил по запястью другой руки, согнутой в локте, точно стараясь перепилить его. Мужчина в третий раз с натугой выдавил свой рассказ, поминутно оглядываясь на жену, однако та по-прежнему молчала; лицо ее надулось, будто его распирало от слов, но она ничего не говорила, и победа осталась за управляющим. Вот он взмахнул напоследок рукой и словно оборвал нить рассказа; мужчина умолк, а управляющий потребовал оплатить все четыре порции. Мужчина дрожащими пальцами полез в бумажник и проговорил (причем только комок неловкости не дал его голосу сорваться на избавительный крик):