Анн-Лор Бонду - А еще я танцую

Пока я тебя не приглашаю.

У нас последние несколько месяцев все не очень-то ладится. Ты сам догадался, что Макс в ужасном настроении. Еще бы, он привык каждый день проезжать по тридцать километров на велосипеде, а по воскресеньям играть с Ришаром и Лулу в этот чертов гольф. Врачи говорят, к лету он должен подняться на ноги. Я очень на это надеюсь. Вообразить себе, что Макс будет спокойно сидеть на веранде в инвалидном кресле и читать книжки, попросту невозможно! Сегодня утром отнесла ему свежий номер «Экип» — это еще прокатывает, но в остальном… Его не переделать.

До чего странно, что Ева разводится. Когда я узнала, что она выходит замуж, вдруг почувствовала себя старухой, а теперь еще это… Да, наши дети давно уже не дети, я все никак к этому не привыкну. Я ведь ее помню девочкой с косичками и в носочках!

У нашей все по-прежнему: путешествует, работает, но никакого будущего зятя на горизонте.

Жду твоего ответа насчет Лисбет.

Обнимаю крепко.

27 марта 2013

От кого: Пьер-Мари

Кому: Аделина

Дорогой шуршунчик!

Вы хотите, чтобы я забрался на театральные подмостки? Сразу видно, что вы плохо меня знаете. Артист должен на 90 процентов состоять из тела и только на 10 — из головы, это каждому известно, а в моем случае пропорция обратная. Я и свою собственную роль сыграть не могу. Каждое публичное вручение очередной премии превращается для меня в пытку. В такие минуты я мечтаю стать меньше ростом, хотя бы сантиметров на пятнадцать, чтобы не чувствовать себя таким неуклюжим. Напрасные упования. Чем больше комплиментов я слышу в свой адрес, тем больше мне хочется исчезнуть. На церемонии вручения Гонкура Вера шепнула мне на ухо со своим прелестным акцентом, способным растворить любую пошлость: «У тебя такой вид, как будто тебе в ж… палку от метлы засунули».

Ладно, как прошел ваш вечер? Про пьесу не спрашиваю. Судя по названию, от нее трудно ждать чего-то хорошего. Месяц назад мне тоже пришлось подвергнуться добровольной муке в соседнем театре. Пьеса называлась «Ну и сюрприз!». Сюрпризов там действительно хватало, можете мне поверить. Сидя в зале, я испытывал то же чувство, какое охватывает меня, когда я ем вегетарианскую пищу. Зачем вы со мной так, думаю я при этом. Что плохого я вам сделал? За что мне это наказание?

Так что меня интересует только, как прошел вечер (видите, как я вам подмигиваю?). Я не требую от вас красочных деталей; этого я себе позволить не могу (хотя как сказать), но доверяю вам настолько, что уверен: я обо всем догадаюсь с полунамека. Впрочем, разве хорошая литература не строится на иносказаниях? Конечно, строится! О, прошу прощения. Сейчас вы меня опять отругаете. И правильно: мы говорим не о литературе, а о подлинной жизни Аделины Пармелан. ЖИВОЙ АДЕЛИНЫ.

Если честно, единственное, что для меня имеет значение, — это чтобы вы сегодня утром не грустили. Вы спрашивали, чем я собирался занять вчерашний вечер. Ну вот. Я сидел на диване и читал исландский детектив. Засиделся далеко за полночь. Но через каждые пятьдесят страниц возвращался мыслями к вам. Как там у вас с вашим банкиром? В каком состоянии я найду свою Аделину завтра утром?

Странное дело. Я вас ни разу не видел, но волновался за вас, как когда-то волновался за своих детей, если у них что-то не ладилось, — даже спать не мог. Хотя почему «когда-то»? Они сейчас взрослые, но разве что-нибудь изменилось? Муж Евы мне не нравился (он умный сутяга и еще устроит ей веселую жизнь, когда будет решаться вопрос, с кем останутся дети), так вот, он мне не нравился, и я рад, что они разводятся, но при виде своей заплаканной несчастной дочери у меня сердце разрывалось. Когда я ее обнимал, ей было не 30 лет, а восемь.

В любом случае успокойте меня и расскажите, что там было, пока я на почве неудовлетворенного любопытства не начал изобретать всевозможные сценарии — от самого радужного до самого ужасного, — рискуя заслужить очередной упрек в том, что превращаю вас в персонаж романа.

Ну ничего себе! «Аделина Пармелан. Консультант». Я только ахнул. А уж когда прочитал продолжение, то и вовсе руками всплеснул. Почему? Потому что в своем предыдущем письме, интересуясь, чем вы занимаетесь, я сначала написал: «Что же у вас за кабинет ? Может, вы специалист по хиромантии?» Как видите, я был недалек от истины!

Скажу вам со всей прямотой: слова, которые вы употребляете, — «восприятие тонких материй», «тайное знание», «колдовство», «чутье» — говорят мне о многом. Не потому, что я сам обладаю какими-то сверхъестественными способностями, — я ими не обладаю. Мое ремесло состоит в том, чтобы придумывать истории, но в реальной жизни я, ЖИВОЙ Пьер-Мари Сотто, скорее материалист. Никаких флюидов из атмосферы я не улавливаю. У меня крупные руки с широкими ладонями, но даже если я буду десять часов кряду прикладывать их к больному месту, боль никуда не денется. Я охотно отдал бы все свои литературные премии за дар облегчать чужие страдания, но я его лишен. Может, я и способен исцелять страждущих, но совсем чуть-чуть — при помощи слов, при помощи своего голоса. Поговори со мной.

С верой в эзотерику дело у меня швах, и если я обратился к экстрасенсам, то лишь от отчаяния. Когда все пути официального расследования зашли в тупик, а мои собственные усилия не привели ни к чему, я оказался в полной растерянности. Потому и пошел к экстрасенсам. Результат этой попытки вам известен. Вода? Мы обшарили близлежащие пруды. Испания? Представьте на минутку, как я сажусь в поезд до Мадрида и с фотографией Веры в руке хожу по улицам, приставая к прохожим: «Вы, случайно, не знаете эту женщину?» Вскоре я отощал бы, зарос бородой и невменяемым Дон-Кихотом бродил по Ламанче, пока не свихнулся бы окончательно. «Вы, случайно, не знаете эту женщину?»

И тут появляетесь вы, Аделина.

Поначалу я сам не понимал, чем вызван мой интерес к вам. Разумных объяснений не существовало. Ну, почти не существовало. Но потом появились эти… знаки. Пока я не готов рассказывать вам о них подробнее. Боюсь своими неуклюжими действиями сломать нечто очень хрупкое. Боюсь, что тонкая ниточка, которую я сжимаю пальцами, порвется.

Да, чуть не забыл. Не думаю, что вы утратили свой дар. Я думаю, что в тумане, который, как вам кажется, вас окружает, горит крохотный огонек, и этот огонек связан со мной.

Но пока рано об этом говорить.

У нас весна. В мое окно бьется как безумная синица. Мне больно на нее смотреть.

Обнимаю.

P. S. Ах да, дарственная надпись!

Это строки из «Божественной комедии» Данте. В переводе: