Мухаммед Диб - Кто помнит о море. Пляска смерти. Бог в стране варваров. Повелитель охоты

«Они ползут по всему телу, от пальцев ног до головы! Я не смогу больше идти!»

«Что-что? — переспрашиваю я. — Я не расслышала».

«Да боли, говорю! Снова мучают меня».

«Ну, вот и день настал!» — восклицает Басел.

А Слим буквально согнулся пополам от боли. Он так и сидит. Потом смотрит на скалы. Потом падает на колени. И начинает вопить как безумный.

«Что с тобой? — спрашиваю. — Что за вопли?»

«Да посмотри же, что творится вокруг!»

«Что?» — Я оглядываюсь.

«Вóроны! — заревел он. — Вóроны! — И все повторяет одно и то же, то тише, то орет во всю глотку: — Вóроны! Вóроны!»

«Ах ты, задница чертова! Это солнце встает, а тебе мерещится незнамо что!»

А Слим еще громче:

«Они налетят сейчас на нас! Заклюют!»

Рассвет заливает ночь своими лучами, воздух становится радужным, как мыльный пузырь, и Слим прячет лицо в ладонях, словно свет разъедает ему глаза.

Я подумала: «Он был и так наполовину искалеченным, а теперь еще и умом тронулся…»

А он все продолжает вопить, задыхаясь, закрыв голову руками:

«Поберегитесь! Спасайтесь! Они налетают со всех сторон! — Потом кричит мне: — Они около тебя! Укрывайся!» И сам вот так, стоя на коленях, неистово отбивается неведомо от кого.

Басел ругается. Я упрашиваю Слима:

«Не сходи с ума! Ничего нет! Ты что, не видишь? Пусто!»

А он во всю глотку:

«Укрывайтесь! Они вам выклюют глаза, выпустят всю кровь! Они сожрут вас заживо!»

Я кидаюсь к нему, хватаю за горло обеими руками. Сжимаю все сильнее, не даю ему пошевелиться. Говорю на ухо:

«Ну что ты, дурачок! Ведь у тебя глаза даже закрыты, а ты открой их! Посмотри вокруг! Где эти вóроны? Ну где?»

Он теперь не может кричать, только хрипит:

«Вон там! Там! Над головой! У тебя в волосах! И вон там! Они ждут, гады!»

«Да где? — спрашиваю. — Комара даже не слышно…»

Ничего не сделать с ним, его просто трясет от страха, он икает, дергается, задыхается — ну просто баран, которому режут горло.

«Послушай, как — ааа! — как они пищат! Они нас — ааа! — живыми — ааа! — отсюда не выпустят!»

Не отпуская его, я смотрю на Немиша и Басела. Говорю:

«Он пропал».

А Слим все еще лепечет чего-то:

«Арфия! — ааа! — подойди сюда! Прошу… защити меня… будь добра…»

«Его больше нельзя тащить с собой, — говорю я Баселу и Немишу. — С таким грузом на руках нам отсюда никогда не выбраться».

Они на меня, олухи, глазеют, ничего не понимая. Я объясняю:

«У нас нет другого выбора. А оставлять его живым и тащить за собой — значит самим сойти с ума!»

Они все так же глупо смотрят на меня. А Слим вперемежку с хрипами бормочет:

«Ты не можешь этого представить… Не трогай меня! О, какая боль! Она доконает меня! У меня даже кости болят! — Он высвободился в этот момент из моих тисков и заорал: — Кости болят, Арфия! Кости!»

И бросился на меня. Бьет меня кулаками, словно видит перед собой смерть. Да что смерть! Это, в общем-то, естественно, от нее не спасешься! А он и сам не знает, наверное, что делает, а может, и знает. Хватает меня за недозволенные места и пытается меня опрокинуть. Возможно, и сам себе в этом не отдает отчета. Просто прилипает ко мне всем телом, и я чувствую, как он весь напрягся… Тогда я, понимаешь, одним махом отталкиваю его, поворачиваю на спину и сильно прижимаю к земле, упираясь ему в грудь коленом так, что он не может больше шевельнуться. Тогда он снова начинает икать:

«Арфия! Подойди поближе! Арфия! Поближе! Защити меня! — И снова орет, теперь уже по-другому: — Вот они! Опять прилетели! Впиваются в нас!» — И еще раз тащит меня на себя.

Я кричу Немишу и Баселу, которые стоят рядом:

«Скорее! Давайте сюда этот камень!»

Они смотрят осоловело, уже почти спят. Тогда я кричу громче:

«Да помогите же! Побыстрее!»

Я стараюсь удержать Слима, прижав его коленом, руками давя ему на шею, и чувствую, как его кадык ходит под моими ладонями…

«Защити меня, — хрипит Слим, хватая меня за ягодицы. — Будь добра! Не дай им меня сожрать!»

Немиш и Басел подходят, неся тяжелый камень. Все такие же сонные, едва на ногах стоят.

Я им говорю:

«Опускайте ему на голову. Поторапливайтесь! Ну что? Оглохли? Я вам сказала, на голову!»

А Слим, увидев их, завопил:

«Аааа! Скалы тоже двинулись с места! Наступают на нас! Сейчас рухнут прямо на нас, раздавят вдребезги! — И еще громче: — Арфия! Защити меня! Защити меня!»

Он теперь орет не переставая. Тогда я снова кричу этим дуракам:

«Бросайте камень! Чего ждете? Бросайте…»

«Нет», — говорит Басел. И вид у него такой, вроде он уже просыпается. Смотрит на меня растерянно и отступает назад.

«Нет», — говорит Немиш. И тоже отступает назад.

И оба, как подкошенные, падают, сраженные обрушившейся вдруг с неба картечью. Словно раскалываясь вдребезги, небо осыпалось свистом пуль, от которого, как свинцом, заливало уши. «Пожалуй, — подумала я, — они разнесут все здесь вокруг». А самолеты шли все ниже и ниже, и грохот стоял такой, будто горы сталкивались друг с другом. Я лежала не двигаясь, прикрыв собой Слима. Так продолжалось еще очень, очень долго, и только потом, привыкнув, я услышала сквозь этот град пуль голоса пилотов, переговаривавшихся между собой о том, сколько чего у них осталось для стрельбы, чем еще можно убивать… Это длилось несколько минут, потом, видно, они устали от споров и только переругивались незлобиво. А потом воцарилась тишина. Тяжелое, словно камень, молчание опустилось вокруг…

Может, ты хочешь уйти домой? Или пойдем дальше? А то давай сядем? Ну конечно. Но я еще тебе не все рассказала, еще не дошла до самого главного… Утро становилось все светлее и светлее, словно сбрасывало одну за другой завесы ночи. Как красавица, понемножку задирающая все выше и выше свою юбку, обнажая вначале ножки, потом бедра… Словно белизной тела засверкали горы, и повсюду разлился молочный свет. Все было неподвижно. Прошло какое-то время, мне оно показалось вечностью, я будто возвращалась из путешествия на край света. Все чудилось, что вот-вот что-то произойдет. Что-то тревожное пульсировало в сердце, в воздухе, в самих скалах…

А потом будто послышался чей-то крик… Повторился еще раз, и еще через какое-то время. Так кричит птица. Но может быть, это смерть приближается ко мне? — спрашиваю я себя. Мы ведь всегда делаем вид, что забываем о ней, но она-то нас не забывает, никогда… Снова воцарилась тишина, казалось, будто стало еще тише — так тихо, будто сам господь бог решил взглянуть на меня сквозь эту голубизну. Я тоже смотрю, не отрывая глаз, на небо, лежа на спине. Потом перевожу взгляд на скалы, покрытые колючками. Там, у их подножия, в нескольких шагах от меня, неподвижно застыли тела Немиша и Басела. Они почти слились со скалой. Я что-то себе говорю, чем-то себя утешаю, чтобы поддержать себя, чтобы преодолеть страх, от которого немеют ноги, чтобы успокоиться немного. Подумать только, что может случиться в такой вот тишине! А свет все разливается вокруг. Это единственное, что движется в этих мертвых камнях. Освещает и мертвых Басела и Немиша, и нас со Слимом тоже, но живых. Спящего Слима. Неподвижного. Замершего, словно на якоре, который он бросил в этих горах. Он тоже кажется мне мертвым.