Михал Русинек - Непотерянный рай

«Притворяется, что спит, хотя наверняка до последней минуты кипела от негодования и злости», — подумал Анджей, прокрадываясь по-воровски к своей постели. Он еще с минуту постоял, прислушиваясь к ровному дыханию Ренаты, чтобы в который раз прийти к тому же заключению, что и обычно. «Странная женщина. Знаю, как она нервничает, когда я задерживаюсь, но, стоит мне вернуться, куда девается ее гнев, она тут же успокаивается и засыпает. Сколько же в ней самообладания».

Сегодня ему нужен был покой. Бесшумно скользнул он под одеяло, хотя заранее знал, что все его осторожные движения приведут лишь к одному — он не уснет. Обычно это угнетало его, но сегодня, наоборот, он предпочел бы не засыпать. Он лежал недвижно, затаив в душе новую свою тайну, уносясь мыслями далеко за пределы собственной квартиры.

Все вокруг него было чужое, ненужное. Скорчившись на постели, он, как мальчишка, стал заново переживать недавнюю встречу, вызывая из темноты облик девушки, натянув при этом одеяло на уши, чтобы не слышать мерное дыхание спящего рядом человека, который, несмотря ни на что, был для него пока самым близким. Нет, все это нужно подавить, заглушить. Оно никому не нужно, оно мешает жить.

Лучше бы между ними вспыхнула серьезная ссора, тогда бы всплыла на поверхность вся правда их отношений. И ему не нужно было бы притворяться, в таких вещах лучше всего ясность.

Дальше так продолжаться не может. Тоска, лицемерие, ее убийственное спокойствие. При ней он чувствует себя молокососом. Так было всегда на протяжении двадцати лет их совместной жизни; конечно, молокосос, да и кем он был, когда они познакомились: сопляк, а не мужчина, но разве он виноват в этом? Рената была уже тогда зрелой, опытной женщиной.

К нему она относится как к младшему брату, со снисходительностью взрослого человека, лучше знающего жизнь, да еще со своей чертовой выдержкой. Никогда ни в чем не упрекнет, но как долго можно терпеть такую бесцветную, бездумную жизнь, остановившуюся навсегда в этой будничной, мутной, как мыльная вода, посредственности!

«Может быть, после моего позднего возвращения уже завтра, точнее, сегодня утром произойдет все-таки спасительная ссора. Наверное, она сама начнет, и тогда я наконец скажу правду, выложу все», — мысленно повторял он и не мог заснуть, а может, и не хотел быстро засыпать. В памяти всплывал весь рассказ Эвы, ее девичьи переживания, какой-то Роберт — не то хулиган, не то пройдоха, и все эти сумасброды, в компанию которых она попала.

«Вопреки всему, что кажется, вопреки тому, что она сама о себе говорит, она действительно неиспорченная девушка. Влюбилась в того типа, отсюда и все несчастья».

Он не гнал эти мысли, потому что сон сейчас ему был не нужен, хотелось продолжить воспоминания о минувшем вечере. Он не считал их встречу пустым развлечением, хотел, чтобы она стала предначертанием судьбы. Может, это и есть долгожданная перемена?

С надеждой на перемену он заснул лишь под утро.

Завтракали они всегда вместе, и день их начинался с утреннего разговора. Для Ренаты это было очень важно, поэтому она вставала пораньше, и к тому моменту, когда подходил к концу его ежедневный и достаточно шумный акт бритья, который он совершал в последнюю минуту, уже одетый, Анджея ждал накрытый стол, опрятный, с вкусной едой. Всегда кофе, кувшинчик с молоком, яйца всмятку в желтых фаянсовых чашечках, какой-нибудь сыр, от стоявшего на столе тостера шел запах поджаренного хлеба.

И на этот раз все было как обычно. Сразу же после бритья он сел за стол. Рената выключила плитку, сняла подрумянившиеся гренки и, разложив их по тарелкам, спокойно, будто ничего не произошло, сказала:

— Тебе хватит? А то поджарю еще.

— Мне больше не нужно, спасибо.

«Пока что тихо, — размышлял Анджей, — но сейчас начнется, сегодня она выглядит необычно, круги под глазами, ведь я еще никогда не приходил так поздно. Она сумеет сдержаться, пока едим, но, как только проглочу завтрак, разгорится ссора. Впрочем, я сам начну».

Он исподлобья посмотрел на Ренату и решил, что она уже готова высказаться, приближается скандал.

— Ты поздно вернулся.

Он был прав. Сейчас нужно небрежно пробормотать что-нибудь. Пусть знает, в каком настроении он сегодня. Пусть наконец начнется долгожданный день правды!

— Да, поздно.

Так и сказал. Без всяких оправданий подтвердил то, что сказала она. Невежливо, но зато откровенно, ясно.

— После твоего ухода звонил Петр, у него какое-то дело к тебе. Он позвонит сегодня на работу, вчера он не мог прийти в клуб.

Он был ошеломлен ее словами. Что же это делается? Она опережает его, хочет уберечь от лжи, ведь он мог влипнуть, прикрываясь Петром, с которым будто бы встретился.

— Его там действительно не было.

Он протянул руку за гренком, энергично намазал его маслом. Движения были решительны, пусть знает, что он уверен в себе, что совесть его чиста, что бы он ни делал вообще, а в частности, и нынешней ночью, это не грех, не позор, не стыд и не повод для оправданий.

Сейчас она спросит, где же он все-таки был, вот тогда он ей и выложит, что у него есть полное право делать, что ему заблагорассудится, что он не раб. И пора кончать, и хватит, и впредь их жизнь полностью изменится. Разумеется, это совершенно не связано с ночным происшествием, которое является простым эпизодом, а решение о разрыве этой безрадостной связи он вынашивает уже давно.

Уплетая завтрак, он следил за ней. Так-так, по ее движениям видно, что приближается решительный момент. Сейчас начнутся упреки, сейчас заговорит.

— Попробуй сыр, самая натуральная брынза. Удалось вчера купить на базаре у каких-то горцев. Из овечьего молока, ты всегда любил его, вот я и купила, попробуй, Анджеек!

— Ага, люблю.

Дался ей этот сыр, и что означает неожиданно теплое «Анджеек»? Подвох? Хочет усыпить его бдительность, чтобы потом было легче атаковать.

Он съел несколько кусочков брынзы, не почувствовав ее вкуса.

— Правда хорошая? — спросила Рената.

— Да-да, очень хорошая. А ты почему не ешь?

— Я ем, ты просто не замечаешь. А вот ты сегодня не пьешь молоко. Холодное, как всегда, из холодильника.

— Молоко? Правда, я и не заметил, что оно стоит здесь, — попытался оправдаться он, все более теряясь.

Уж очень тяготил его этот завтрак. Разговор то и дело обрывался, ожидаемое столкновение не наступало. Он предпочел бы находиться сейчас вне дома, у себя на работе. Там на него не давит атмосфера этого дома, на полдня он забывает о лицемерии, о мучительном застое, который с некоторых пор угнетает его в этих четырех стенах.

Он выпил молоко. Потом сгреб ладонью крошки со скатерти, сложил салфетку. На том все и кончилось.

Поднявшись из-за стола, он машинально взглянул на часы и так же машинально положил руку на плечо Ренаты. Непроизвольно поцеловал ее в висок чуть повыше уха и вышел, сохраняя на своем лице запах ее волос.