Вадим Шефнер - Собрание сочинений в 4 томах. Том 4. Лачуга должника. Небесный подкидыш. Имя для птицы

— С меня хватит! — прервал я Валика.

— Много ты смыслишь в киноспецифике! — окрысился Валентин. — Сам Жора Лабазеев говорит, что тут находка на находке!.. Ты просто завидуешь моей творческой активности. У тебя-то со стишатами дело глохнет. — И он сказал еще несколько ядовитых слов по тому же поводу.

Он меня саданул прямо в поддыхало. Действительно, в этом году со стихами у меня не ладилось.

Я начинал стихотворение за стихотворением и бросал, не закончив. Это миллионерство сказывалось — так я понял позже. Ведь каждый человек всегда учитывает свой финиш, пусть и очень дальний. А у меня финиш отодвинулся в бесконечность. Я начинал чувствовать себя маленьким, слабым. Я начал подозревать, что время не сделает меня гением, наоборот, оно может отнять у меня талант. Гении не растекались по вечности — они были сосудами, вместившими в себя Вечность.

Позже я делал попытки воскресить свой талант разными хитрыми приемчиками. Одно время на стишки для детей переключился — про кошечек там, про уважение к родителям, про природу.

Потом пробовал на сельскую тему работать.

Но талант мой шел и шел на убыль.

В десять утра мы были в Филаретове.

Хлюпик издали встретил нас лаем, но к калитке не выбежал. На нем теперь был ошейник, и от ошейника шел темно-зеленый бархатный витой канатик. Драгоценная собака-миллионер была пришвартована к столбику у крыльца.

— Чтобы от греха подальше, — пояснила нам тетя Лира. — Нервный он, ангельчик, чуткий. Двух дачниц покусал. А не смейтесь над животным!

— Авторитетный кобелек! Именно такие и нужны человечеству! — отчетливо произнес Валик.

Бываевы выглядели совсем неплохо. Только вот какая-то суховатая суетливость проявилась в их характерах. Впрочем, нас-то они встретили душевно.

— Прямо в дом топайте, ребята! — пригласила из окна тетя Лира. — Мы сюда перебрались из времянки. Дачники-то уехали... Несладко дачников иметь. Лето не в лето.

— Зато тети-мети идут! — сказал дядя Филя, потирая ладони. — Еще десяток-другой лет — и каменный дом отгрохаем. А пока что решил я участок от всяких там осин да берез освободить — ни к чему они нам теперь. Нам дубы нужны! Они вековечнее. А потом, может, и баобабы посадим. Я слыхал, они две тысячи лет растут.

— Дубы и баобабы — это наши зеленые друзья, — согласился Валик. — Хорошо пить ликер в тени баобаба!

— Ликеры — баловство, дамское дело. Но посмотрите-ка, ребята, на эту клумбу, — загадочно произнес дядя Филя.

— Клумба как клумба, — сказал я. — Цветы какие-то увядшие.

— Так все думают: клумба как клумба. И пусть думают! Но вам, компаньонам-миллионерам, выдам один секрет. Под этой клумбой я двадцать бутылок портвейна по два сорок зарыл. Укутал я их старым одеялом и соломой, не промерзнут. Чуете, в чем тут коммерция?! Через сто лет цены этому портвейну не будет, на вес золота пойдет. Столетняя выдержка — это не шутка!

— Через сто лет люди спиртного пить не будут. Одумаются, — строго сказала тетя Лира из кухонного окна.

— Гиблый бизнес ты, дедуля, затеял, — соболезнующе вставил Валентин.

— Ну, люди всегда пить будут, — уверенно возразил дядя Филя. — Водку, может, потреблять перестанут, а уж без вина-то не обойтись.

— И с вином, дедуля, дело неясное... Вынесут коллективное решение — и каюк. Войн уже не будет, а старые танки для войны с алкоголизмом используют. Пустят их на виноградники, да еще с огнеметами — и прощайте, милые портвейны и мадеры!

— Ужасы какие ты говоришь, Валик! — удрученно покачал головой дядя Филя. — Танки в винограднике!.. Да во сне такое приснись — и то от разрыва сердца помереть можно!

— Валик! Павлик! К столу идите! Проголодались с дороги-то! — позвала тетя Лира.

— А меня почему не кличешь? — игриво спросил дядя Филя, и по его тону я вдруг догадался, что он уже чуть-чуть под градусом.

— Ты ел недавно, — отрубила тетя Лира. — Вот после работы поедим все вместе и выпьем даже. Причина-то есть.

— С первой пенсионной получки грех не выпить, — подхватил дядя Филя. — Я ведь теперь пенсёр, восемьдесят пять в месяц... Знали бы они там в собесе, кому пенсию выделили, — призадумались бы. Долго платить придется, пока деньги не отменят.

Подкрепившись, мы взяли приготовленные дядей Филей топоры и пилу и вышли на участок. Дядя Филя работал уверенно и сноровисто, мы с Валиком помогали ему неумело, но старательно. Свалили три осинки, два клена и распилили их стволы на дрова. Потом срубили бузину, куст сирени.

Начался дождь. Поднялся ветер и все усиливался. Тетя Лира вышла на крыльцо, отвязала Хлюпика, и тот вбежал в дом.

— Эк как все оголили, — сказала тетя Лира. — Грусть берет.

— Зато когда дубы-баобабы здесь зашелестят, сердце возрадуется. Спасибо скажешь мужу своему! — И дядя Филя с размаху вогнал топор в одну из берез — в ту, что поменьше.

— Хоть вторую-то пожалей, — попросила тетя Лира. — Пусть живет. И учти, будут нам неприятности от лесонадзора за самовольные порубки!

Ответом было молчание, и она вернулась в дом, обиженно хлопнув дверью. А березу дядя Филя свалил. Но вторая — та, что постарше, — еще стояла.

— Не надо рубить ее, дедуля, — сказал Валик. — Жалко.

— Чего жалеть-то! — рассердился дядя Филя. — Я уже с Толиком-трактористом договорился, он завтра пни выкорчует. А оставим эту — трактору не развернуться будет... Ребята, сейчас и пилой поработать придется, дерево-то толстое.

— Не хочу пилить под дождем! — буркнул Валик и направился к крыльцу. Я пошагал за ним. Мне вообще разонравилась эта затея.

— Забастовка миллионеров! — пропел Валентин, входя в дом. — Бабуля, миллионеры кушать хочут!

— Все готово, ребятки! — откликнулась тетя Лира. Действительно, стол уже был накрыт; середину его украшала нераспечатанная поллитровка «Столичной» и две бутылки вермута по рубль шестьдесят.

Мы принялись за еду. С участка, сквозь нарастающий шум ветра, доносились удары топора. Потом их не стало слышно. В комнату вошел дядя Филя.

— Ловкачи! — закричал он. — Я работай, мокни, а они тут пир затеяли... Я тоже хочу побороться с алкоголизмом, работа подождет. Я уже полдерева надрубил. Налей-ка мне, Валик, чего покрепче!

— Пьем за здравие миллионера-пенсионера! — провозгласил Валик. — Многие лета!