Майкл Чабон - Лунный свет

На середине пути младшего фон Брауна остановил патрульный, рядовой Фред Шнейкерт из Шебойгана, штат Висконсин. Ему было невдомек, какой бесценный приз он заполучил. Последовала комедия ошибочных переводов и чесания в затылке, но постепенно фамилия «фон Браун» добралась по цепочке до разведчиков, где произвела должный фурор. Двумя неделями раньше они получили рапорт от коллеги в Нордхаузене, что фон Браун, возможно, скрывается в Баварских Альпах. Через несколько часов Вернер Магнус Максимилиан барон фон Браун стал пленником Сорок четвертого пехотного дивизиона. Менее чем через четверть века эта добровольная явка привела – как фон Браун, и только он один, знал с самого начала – к появлению человеческого следа в мягкой лунной пыли.

Фон Брауну было тридцать три. Высокий, белокурый, компанейский и привлекательный, с левой рукой в гипсе после недавней автокатастрофы, он снялся с арестовавшими его солдатами. На следующий день эта фотография была на первых полосах всех американских газет. Фон Браун на ней одет немного щеголевато для военнопленного, в двубортный пиджак и длинный плащ, однако первым делом в глаза бросается огромный гипс, поддерживаемый металлическим упором, из-за которого рука торчит вперед под нелепым углом. Больше всего он похож на комедийную бутафорию, что-то вроде того, что видишь на Мо Ховарде после сцены, когда он вызывает старушку на состязание по армрестлингу {96} 96 … видишь на Мо Ховарде после сцены, когда он вызывает старушку на состязание по армрестлингу . – Мозес Гарри Хорвиц (1897–1975) – американский комик, более известный под псевдонимом Мо Ховард, фактический глава фарсовой группы «Три балбеса», снимавшейся для кино и телевидения на протяжении сорока лет. . Вторая примечательная черта фотографии: выражение фон Брауна, улыбка, в которой разные люди на протяжении лет видели облегчение, бодрость духа либо неожиданное, даже дерзкое самодовольство.

Скорее всего, верно последнее: фон Брауну было известно место, где спрятано двадцать четыре тысячи фунтов технической документации, имеющей невероятную научную и стратегическую ценность. Как и предполагал мой дед, фон Браун рассчитывал с ее помощью выторговать себе самые благоприятные условия капитуляции и послевоенной карьеры. Фотохроника не сохранила выражение лица фон Брауна, когда тот узнал, что документы нашли и достали из соляной шахты под Бляйхероде, где спрятали их Тессман и Гуцель.

Что до американского разведчика, который накануне передачи Нордхаузена русским отыскал и извлек миттельверкский архив, то и здесь фотохроника не сохранила его лицо, когда он в проходной балтиморской телестанции узнал, какое тепленькое местечко отхватил себе Вернер фон Браун даже и без спрятанных документов. Однако есть устное признание, и дед сделал его мне.

За два дня до того, как сдаться в Управление исполнения наказаний штата Нью-Йорк, дед повез мою маму в Балтимор, чтобы отдать на попечение своему брату. Это был, безусловно, не лучший вариант, как, впрочем, и любой другой, и у деда просто не оставалось выбора. Его мать и отец умерли от рака с интервалом в два месяца зимой пятьдесят четвертого.

– Смотри внимательно, – сказал дед. – Он будет по левую сторону.

Мама пять лет не видела Балтимор и успела от него отвыкнуть. Двухэтажные дома тянулись длинными рядами, первый этаж кирпичный, второй обшит белыми досками. Маме они напоминали десны с зубами. У большей части крыши были плоские, но изредка попадались островерхие мансарды. Их мама считала клыками. Одинаковые белые колонны возле каждой входной двери тянулись из квартала в квартал, как в дурном сне.

– Я забыла номер, – сказала мама.

Дед вздохнул. Он снял правую руку с руля и полез в нагрудный карман пиджака за бумажником. Из бумажника под ноги вывалилась спичечная картонка «Говард Джонсон». Дед ругнулся. Убрал бумажник в карман.

– Найди, – сказал он. Тон его был спокойным, но это ничего не значило.

Мама нагнулась под сиденье и начала шарить между педалями и дедовыми черными ботинками, пока не задела пальцами картонку.

– Нашла.

Спички были оторваны вместе с полоской для чирканья. Мама повернула картонку той стороной, на которой дед написал адрес, и прочла цифры вслух, но они не остались в голове. Она вспомнила ресторанчик «Говард Джонсон», куда дед водил ее недавно, замечательно погожим воскресным днем. Соседка, миссис Лопес, без предупреждения заявилась в гости с двумя альбомами фотографий из поездки к сестре в Алтуну. Бабушка с неожиданным для мамы интересом погрузилась в пенсильванские впечатления миссис Лопес. И тут дед, соседку не любивший, к маминой радости, предложил отправиться на прогулку.

Он отвез ее в контактный зоопарк, где были козы, овцы и злая лама, которую звали Има Сумак {97} 97 …и злая лама, которую звали Има Сумак. – Има Сумак (Соила Аугуста Императрис Чаварри дель Кастильо, 1922–2008) – перуанская и американская певица с уникальным диапазоном голоса. . Мама знала, что в свои четырнадцать лет она слишком взрослая, чтобы радоваться контактному зоопарку, но все равно радовалась. Других посетителей не было, и животные соскучились по людям. Они подбегали к моей маме и ходили за ней по пятам. В огромном хлеву были качели из шины, подвешенной под потолком, а под конец хозяин поставил на заборе пустые консервные банки. Мама, которая с детства отличалась меткостью, сбила из малокалиберной охотничьей винтовки все, кроме одной. На обратном пути они заехали в «Говард Джонсон», и дед разрешил маме съесть на ланч картошку фри с мятным мороженым.

День был жаркий, но в ресторане из-за кондиционера кожа у мамы покрылась мурашками. Вазочка с мороженым была в инее. Дед комически изображал отвращение, наблюдая, как мама окунает каждую палочку картошки в мороженое и отправляет в рот. Однако она видела, что голова его занята чем-то другим, тягостным. Потом он ушел в туалет. Вернулся с пачкой «Пэлл-Мэлл». Обычно он курил мало, но в некоторые месяцы доходило до двух пачек в день.

В зажигалке с выгравированной химической формулой кончился бензин – прежде дед никогда такого не допускал. Официантка принесла картонку спичек с сине-бело-оранжевой эмблемой ресторанной сети. Дед закурил и откинулся на спинку дивана. Выражение мучительных раздумий в глазах исчезло. Он рассказал маме историю из своего детства, что, вообще-то, случалось очень редко. История была короткая, но хорошая. Про дедова приятеля по имени Мойше, которого другой мальчик случайно подстрелил из малокалиберного охотничьего ружья. Заканчивалась история тем, что Мойше завернул оторванный кончик пальца в газету и унес домой в кармане [35] Дед не сказал маме то, в чем сознался мне тридцатью двумя годами позже: стрелком был он сам. .