Майкл Чабон - Лунный свет

Как-то утром он, все еще в пижаме, стоял у окна гостевой спальни, когда на овале беговой дорожки показалась группа людей. Двое были охранники в форме, двое – заключенные в сером. Еще Сэмми узнал директора в клетчатом охотничьем пиджаке и галошах. Рядом с директором шел мальчик лет двенадцати – внук Теодор. Один заключенный, низкорослый крепыш, широкоплечий и кривоногий, нес перед собой большой ящик. Другой, тощий и худой, шел задом наперед перед крепышом и жестикулировал. Он то и дело спотыкался, один раз даже налетел на охранника, но все равно упрямо шел задом наперед и размахивал руками. Даже с расстояния в сто ярдов Сэмми угадал в нем нудника.

Вся компания подошла к пастбищу. Охранники и директор перелезли через ограду. Нудник сложился пополам и просквозил между рядами проволоки. Крепыш подал ящик охранникам – им пришлось принимать его вдвоем – и, опершись руками на столбик, перемахнул через ограду. Охранники вернули ему ящик. Нудник постоял немного, потом двинулся за крепышом на пастбище. Недавно рассвело, коров еще не выпускали.

Сэмми достал из дорожной сумки собственный «Мощный карманный бинокль» и вернулся к окну. Директор удерживал мальчика, охранники стояли на месте, поближе к ограде. Крепыш вынес ящик на середину луга и оказался прямо напротив окна гостевой спальни. Шел он быстро, нудник еле за ним поспевал.

Заключенные начали вынимать из ящика детали и собирать что-то непонятное. Насколько Сэмми мог разглядеть, они строили на середине пастбища высокую узкую клетку. Она доходила крепышу до пояса и была сделана то ли из проволоки, то ли из тонких трубок. Заключенные прибили ее к земле проволочными крюками. Крепыш достал из ящика кусок трубы с лопастями на одном конце – не то какую-то турбину, не то анемометр. Установил ее на клетку. Заключенные встали на колени по обе стороны от конструкции и принялись что-то поправлять. За спиной крепыша Сэмми не видел, что они делали в следующие две-три минуты. Директор сунул в рот сигарету, один из охранников поднес ему зажигалку.

Наконец нудник встал и заковылял прочь – торопливо, Сэмми даже сказал бы, в страхе. Крепыш выпрямился, медленно отступил на десять шагов, потом еще на десять. Остановился. Директор и охранники столпились у него за спиной. Судя по всему, именно крепыш руководил операцией.

В основании высокой клетки горел яркий голубой огонек – как вспышка фотоаппарата, только не мгновенная. Он двигался к земле, но не гас. Наконец мой двоюродный дед различил звук, даже через стекло, – как от струи из пожарного шланга, когда в августовский день дети окатывают друг дружку водой. И этот звук наполнил его радостным предвкушением шкоды.

Оперенная труба, которую Сэмми принял за ветромер, подрагивая, высунула нос из клетки. За одну долгую секунду она взмыла на двадцать футов в воздух и еще секунды две продолжала сияющий полет под углом два градуса к вертикали. Сэмми потерял ее на фоне облаков, но через мгновение вновь отыскал в чистой синеве пятьюстами футами выше. Сердце у него рвалось из груди.

– Ракета, – сказал он гостевой спальне в доме директора тюрьмы.

Она лопнула, как зернышко попкорна, и выпустила белый цветок, который оказался парашютом [37] Сделанным, по словам деда, из куска шелка, который пожертвовала директорская жена. .

До Сэмми донесся пронзительный детский возглас: «Вау!» Мальчик буквально прыгал от волнения, глядя, как ракета – ракета! – плавно спускается с небес. Нудник ждал ее, отступая то в одну сторону, то в другую, – центральный полевой игрок, готовящийся принять высокую «свечу». Когда ракета была уже совсем рядом, он прыгнул, не поймал, грохнулся и потерял очки. Ракета упала на траву, парашют накрыл ее сверху. Нудник отыскал очки. Он поднял ракету с парашютом и отнес крепышу. Двое заключенных соединили руки в рукопожатии и не отпускали, пока не подоспели охранники и директор. Теперь уже все жали им руки и хлопали их по спине.

Радость, охватившая Сэма при запуске первой дедовой ракеты, требовала выражения.

– Я мог бы продать тонну таких, – сказал он, затуманив дыханием стекло, и вытер его начисто рукавом пижамы.

Я валялся на диване в маминой гостиной и читал «Девять рассказов». Диван был семидесятых годов, обтянутый искусственной шерстью лунно-серого цвета, жесткий при всей своей пузатости. За своими босыми ногами я видел стеклянные двери на террасу. За домом склон уходил вниз с пугающей вертикальностью. Деревья вырубили, чтобы хозяева, будто сказочный скряга, могли постоянно держать перед глазами двухмостовый вид, заключавший в себе какой-то безумный процент от стоимости дома. Дальше внизу, на западном краю Окленда, огни фар писали на шоссе загадочную бегущую строку. Сан-Франциско угадывался по янтарному сиянию смога.

Не помню точно, какой рассказ я читал, когда вернулась мама, но моим любимым всегда был «Дорогой Эсме с любовью – и всякой мерзостью». С первого прочтения в старших классах и сам рассказ, и герой напоминали мне деда. То немногое, что он к тому времени рассказал мне про службу в армии – европейский театр военных действий, короткое пребывание в Лондоне перед отправкой во Францию, работа в разведке, о которой дед говорил: «по большей части писанина» и «ничего особенно интересного», – вроде бы совпадало с историей сэлинджеровского автобиографического сержанта Икс [38] Судя по единственной фотографии Сэлинджера, которую я видел, между ними было и внешнее сходство: густые темные волосы, шершавые щеки, длинный нос, иронично выгнутые брови. Деду, с его стороны, всегда нравилось, когда ему говорили, что он похож на актера Роберта Альду. {106} 106 … похож на актера Роберта Альду . – Роберт Альда (Джузеппе Джованни Альфонсо Роберто Д’Абруццо, 1914–1986) – американский театральный и киноактер. . Никто не говорил, что у деда «нервное расстройство», не предполагал, что он вернулся с войны, не «сохранив способности функционировать нормально», как выразилась Эсме в рассказе. Я никогда не думал, что у него «психологическая травма», что он «пришиблен войной». И все же рассказ Сэлинджера вроде бы объяснял в деде что-то, что, на мой взгляд, нуждалось в объяснении.

Мама вошла со стаканом виски, налитого на пригоршню ледяных кубиков. На ней был коричневый бархатный халат поверх розовой ночной рубашки. Сегодня она допоздна разбиралась с дедовыми налогами, даже вызвала сиделку, чтобы освободить себе пару часов. Ей удалось найти ошибку и сэкономить деду почти тысячу долларов, что объясняло порцию «Джонни Уокера». Мама держала старый фотоальбом в черном картонном переплете с тиснением под кожу. Края корешка протерлись и размахрились.