Анна Эрде - Дом на улице Гоголя

В классе повисла небывалая тишина: не скрипнула ни одна партой, не зашелестела ни одна тетрадка, никто не кашлянул и не чихнул, как всегда случалось даже в самые ответственные моменты. Юля повернула голову и увидела замерших в потрясении одноклассников: их Юлька, весёлая, насмешливая, независимая, их Джульетта, стояла на коленях перед классной и несла полную чушь. Нет, я не вставала на колени, не волнуйтесь, — хотела успокоить их Юля, — просто у меня ноги подкосились; но тут её взгляд упал на Галю Криваго, и она заулыбалась:

— А я тебя узнала, — Юля глупо хихикнула. — Никого больше не узнала, только тебя. Галь, а зачем ты парик натянула? Для маскировки?

— Вы... Вы... Понимаете теперь, что вы наделали? — раздался срывающийся Герин голос.

А следом тишину пронзил визг классной руководительницы: «... цирк решила устроить... издеваться... расширенный педсовет... вопрос об исключении».

«Да решайте вы, какие хотите вопросы, — безразлично подумала Юля. — Только без меня». И она потеряла сознание.

Она пришла в себя в больничной палате. Оказалось, что она пережила клиническую смерть — это из-за сердца, из-за какой-то непонятной сердечной ножки. Юля вспомнила и про то, что их разоблачила Зинон, и про страшные кары, которыми грозила классная. Воспоминание о том, как она опустилась на колени и что-то мямлила, прожгло насквозь. Как такая глупость могла прийти ей в голову? Зинон — никто, учительница средней школы. Подумаешь, достижение! И это ничтожество сумело её сломать! Астахова решила, что вылезет из кожи, но её позор отольётся классной горькими слезами.

Ещё находясь на больничной койке, Юля написала рассказ, в котором описала свою школьную историю с настоящими именами и фамилиями всех действующих лиц и сразу же отправила его письмом в редакцию областной газеты. Свою фамилию под рассказом она заменила псевдонимом «Логинова». Юля позвонила редактору этой газеты, знакомому по «Школе юного журналиста», попросила продвинуть её рассказик, напечатать его как можно скорее — «сами понимаете, до вступительных экзаменов на журфак мне во что бы то ни стало нужно заиметь яркую публикацию». Рассказ понравился, и его напечатали в одном из ближайших номеров.

Как только это произошло, Астахова принялась заваливать письмами и заявлениями все инстанции вплоть до министерства образования. В горком партии она отправила анонимное письмо, в котором указала, что ситуация, описанная в рассказе, не вымышлена, она действительно имела место в загряжской двадцать третьей школе. Из горкома в райком было спущено указание «разобраться».

Дальнейшие события развивались стремительно: созвали общешкольное собрание учеников и родителей с участием представителей РОНО, райкомов партии и комсомола. Юлиных родителей не было в зале по той простой причине, что они не знали ни о собрании, ни о сути происходящего. Известно им было только сказанное Юлиным лечащим врачом: у их дочери, по-видимому, на почве переутомления, произошла внезапная блокада проводящих путей сердца. Невмешательство Юлиных родителей в скандальные события в школе расценивали как немую угрозу. Юная Астахова учла и это.

Юля выступила на собрании блестяще, сумела завоевать симпатии практически всего зала, включая всевозможных представителей. Она тщательно готовила свою речь, отпечатала текст на машинке, но говорила легко, «без бумажки». Свою личную историю Юля не выдвигала на первый план, сантиментов не разводила. Основной пафос выступления она перенесла на политику партии и правительства по формированию нового человека, использовала все знакомые ей штампы официальной пропаганды — врага надо бить его же оружием. «Все во имя человека. Все ради человека», «Коммунизм — это молодость мира, и его создавать молодым!» — этими и подобными сентенциями она обильно сдобрила свою речь. Щекочущий в горле смешок не столько мешал, сколько помогал, поддерживал необходимый для победы уровень презрительной злости: «Что, взяли? Против лома нет приема!».

Если бы кто-нибудь из находящихся на собрании узнал, что эта молоденькая девушка выступает перед большой аудиторией впервые в жизни, что публичные выступления всегда были для неё сущей пыткой, он вряд ли поверил бы.

В итоге Зинон была посрамлена и морально уничтожена. Её даже хотели лишить классного руководства, но потом пришли к выводу, что в самом конце учебного года в этом нет смысла, и разрешили Зинаиде Николаевне довести десятый «Б» до выпуска.

Директор школы товарищ Селиванов, по случаю форс-мажорных обстоятельств, все последнее время совершенно трезвый, быстро сообразил, что с десятиклассницей Астаховой нужно дружить. Из-за связанного с ней скандала директор тоже получил взыскание, но это не помешало ему искренне восхищаться этой умной и решительной девушкой.

Товарищ Селиванов вспомнил, что шапочно знаком с её отцом, позвонил ему и удивил предсказанием:

— Ваша дочь далеко пойдет, школа будет гордиться тем, что здесь училась Юлия Астахова.

У товарища Селиванова всегда было хорошее чутье, чем и держался на плаву. И в тот раз оно его не подвело, правда, с небольшой оговоркой: школа будет гордиться не Юлией Астаховой, а Юлией Логиновой. Фотография известной в Загряжской области журналистки много лет будет украшать вывешенный в холле стенд «Ими гордится школа» без указания настоящей фамилии бывшей ученицы.

Юлин отец, до того слабо замечавший факт существования дочери, начал посматривать на неё с удивлением и любопытством. Когда он попытался выяснить у Юли, что означает звонок директора, та предпочла отшутиться. Отец начал задавать дежурные, призванные демонстрировать родительскую заботу вопросы: «Как у тебя дела в школе? Что с готовностью к экзаменам?». «Все отлично», — неизменно отвечала Юля. Отцу определенно нравилось, как легко она давала меткие язвительные характеристики и директору школы, и учителям, и одноклассникам. Саркастичные Юлины комментарии телевизионных новостных передач приводили его в восторг. Отсмеявшись, отец ласково говорил: «Ты язык не очень-то распускай, у нас везде уши. Лучший друг настучит, не почешется».

Видимо, из-за того, что отец начал общаться с дочерью, мать тоже стала уделять ей внимание. Дошло до того, что однажды Юля увидела во взгляде матери что-то похожее на желание узнать, что за человек живет рядом с ней последние семнадцать лет.

«Не раскисать!» — приказала себе девочка и мило улыбнулась матери. Она не хотела возвращаться в прежнюю жизнь.

Юля Астахова неизвестными науке кожными рецепторами всегда ощущала настроение окружающих, а сейчас это её качество резко усилилось. Она чувствовала, что отношение к ней в классе изменилось, стало прохладнее, появилась настороженность. «У нас только убогих да страдальцев любят», — подытожила Астахова и решила «забить» на одноклассников. Пришлось расстаться с подругой Олей Назаровой — та лепетала что-то насчет ожесточенности, что она боится за Юлю: