Анна Эрде - Дом на улице Гоголя

Юлия нашла «попридержанную» статью и перечитала ее. Не то! Совсем не то! Нужно всё переделать. Когда она полностью переписала статью и взглянула на часы, выяснилось, что о сне можно забыть.

«Сделав лицо», она помчалась в редакцию. Сегодняшний день был последним не только перед отлетом в Москву, это был последний день отрезка её жизни длиной в двадцать лет, а надо было еще многое успеть, со многим разобраться.

Юлия положила перед главным редактором написанную за ночь статью и сопроводила это совсем не подчеркнуто корректным тоном, предназначенным только для начальства. Не задумываясь о возможных последствиях, она сказала просто и буднично:

— Я прошу вас прочесть это и дать ответ — примите или не примете — и непременно сегодня. Завтра я буду в Москве, и, если вы откажетесь напечатать статью, причем в ближайшее время, я найду там тех, кто не откажется. И мне плевать, кто именно возьмется за это. Да, вот ещё что — имейте в виду, я припишу, что в нашей газете публиковать статью не стали.

В своей новой статье на «афганскую» тему она никого не низвергала, не обличала. Это был сдержанный по форме и по интонации призыв к состраданию и пониманию.

Выйдя из кабинета поперхнувшегося от её наглости главного, Юлия разыскала своего «человечка», который выполнял для неё разного рода деликатные поручения, и «зарядила» его на очередное задание. Она подгребала незаконченные дела, очищала от завалявшихся материалов стол, раздавала копеечные долги. «На свободу — с чистой совестью!»

К концу дня позвонила секретарь главного и сообщила, причем в таких выражениях, что скорее подошло бы: «доложила», что статья подписана, выйдет в одном из ближайших номеров.

Вернулся «человечек» и предоставил уже отпечатанный «отчетец».

Итак. «Филимонова (Криваго) Галина Михайловна, родилась... окончила... поступила на филологический факультет... в августе этого же года вышла замуж за своего бывшего одноклассника... в декабре этого же года у них родилась девочка...»

Интересные дела! Цельная-то наша! О том, что пока она за свои поцелуи с Геркой выходила у Зинон в законченные шлюхи, Милка Иванова делала аборт за абортом, Светка Сергеева развлекалась в групповухах, Людка Старикова со Славкой Андрейченко давно и старательно занимались тем, что тогда называлось «жили», она знала еще в школе. Но чтобы эта тихоня, скромница, тургеневская барышня! Когда Зинаида, выплеснув на Юльку очередной ушат помоев, переводила взгляд на Галю, её голос тут же наполнялся благодатной росой. Всем должно было тут же становиться ясно — кто Юлька, а кто Галя.

«Закончила аспирантуру... второй ребенок... доцент кафедры.... Так, дальше самое интересное. Значит, они все-таки разошлись с Володькой. Девушка с косой опять в свободном поиске», — Юлия впервые испытывала ревность, поэтому не узнала ее. Просто что-то неважно себя почувствовала. Еще бы — ночь не спала, — нашлось подходящее объяснение.

Она уже направлялась к выходу, когда её в очередной раз позвали к телефону. Гера радостным голосом почти прокричал в трубку:

— Валька Горшков приехал — специально на встречу!

Юлия не знала, куда уезжал Горшков и откуда вернулся, но отреагировала, как положено:

— Надо же! Подумать только!

Гера продолжал:

— Мы с Валькой сегодня поедем...

— Я поняла: ты придешь поздно. До встречи, — она прервала радостные излияния мужа и положила трубку.

Дома Юлия наполнилась новыми для себя ощущениями: она была с детьми одна, не имея мужа ни рядом, ни в мыслях, и это привело к неожиданным результатам.

Проверяя уроки у старшего, читая книжку младшему, Юлия неожиданно поняла, что поднадоевшие родительские обязанности сегодня стали приятным поводом для общения с сыновьями. В тот вечер ей не приходилось припоминать, какие вопросы она ещё не задала детям: о школьных отметках, как удалась лепка из пластилина в детском саду, что происходит по части друзей и недругов мальчишек, как их успехи в спортивных секциях. Сыновья наперебой принялись рассказывать о прошедшем дне, в их голосах она слышала открытые радостные нотки, раньше предназначавшиеся только Гере. Юлия предупредила детей, что папа сегодня задержится, и ни разу за весь вечер они не начали беспокоиться, как всегда бывало в таких случаях: когда придет папа, где папа, почему нет папы?

Уложив мальчиков, удивительно послушно отправившихся спать, слегка ошеломленная Юлия принялась осмысливать впечатления вечера. Выводы оказались тревожными: она переложила на мужа часть своих материнских забот, и он охотно их тащил. Гера, действительно, был замечательным родителем, она в свою очередь старалась не злоупотреблять готовностью мужа заменять детям вечно занятую мать. Но мать заменить невозможно, дети скучали о ней, им не хватало материнского участия.

В тот вечер она не отвлекалась на служебные телефонные разговоры, не вспоминала о неотложных делах, о статьях, срочно нуждавшихся в доработке. Она была только матерью, и мальчики радостно открылись навстречу её взгляду, предназначенному только им. Юлия с мукой вспоминала, что раньше, выслушивая кого-то из сыновей, она нередко продолжала обдумывать, или предстоящий важный разговор, или очередную статью.

Ещё не поздно. Еще не поздно все изменить. Юлия решила по возвращении из Москвы перетрясти многое в жизни, поставить под вопрос расстановку приоритетов. Накануне отъезда она подводила промежуточные, во многом неутешительные жизненные итоги.

Хорошо бы, не втягивал её сегодня Герман в разговоры о встрече с одноклассниками — она боялась сорваться. К тому же, она просто падала с ног от усталости, и рано легла спать в кабинете, оставив на кухне записку: «Всю ночь работала, днем не прилегла, завтра рано вставать, не буди». Ей хотелось уехать в Москву, не наломав сгоряча дров. Потом, все потом.

Юлия услышала, засыпая, что муж пришел домой. Сон развеялся от мысли: Гера не знает, что она улетает завтра. Он обрадовался, когда жена вышла к нему, тут же заговорил навстречу:

— Мы с Валькой ездили на какой-то закрытый склад. Знаешь, у него везде свои люди. Достали два ящика вина — один красного сухого и второй крепленого. (Спиртное в те годы странного полусухого закона не так-то просто было купить.) Как думаешь, хватит?

— Я думаю, тебе надо знать, что завтра я улетаю в Москву. Дня три-четыре пробуду в клинике у того профессора, про которого я тебе говорила. А сейчас я иду спать — вторые сутки на ногах.

— Подожди. Как, улетаешь завтра? Почему я узнаю об этом только сейчас? — говорил Гера в спину жене — она входила в кабинет.

— Когда бы я могла тебе об этом сказать? Когда ты вчера пьяненький рассказывал о цельной натуре Гали Криваго? Всё, я сплю, — сказала она, и, не оглянувшись, закрыла дверь на защелку.