В. Строгальщиков - Слой 3

– Смелее, Виктор Саныч. И пободрей, напористей, наш брат это любит.

– Чему тут радоваться? – буркнул Слесаренко, но встрепенулся, поднял голову и даже усмехнулся максимовским рекламным дифирамбам, а когда тот закончил пассаж, сам развернул микрофон на себя и громко щелкнул по нему.

– Да слышно, слышно! – подали голос из зала.

– А вы нас, провинцию, всегда плохо слышите, – сказал Слесаренко, и в зале жидко засмеялись. – Вам как: лекцию читать или сразу перейдем к вопросам?

«Ишь ты, что творит!» – приятно удивился Лузгин. Вообще-то он считал, что начальнику с репортерами задираться не следует, все равно обыграют и здесь, и в отчетах, но интуицией профессионального телевизионщика почувствовал, что его шеф «попадает в тональность», и одобрительно тронул соседа плечом.

Грузный парень в ковбойке с косичкой а-ля Стивен Сигал шагнул к микрофону в проходе.

– Добрый день! Русская служба Би-би-си...

– Очень приятно. Хотя уж вам до нас вообще какое дело...

В зале снова засмеялись. «Не перегнул бы палку», встревожился Лузгин.

– Скажите, пожалуйста, каковы, на ваш взгляд, шансы Виктора Степановича Черномырдина получить одобрение в Думе? Спасибо

– Позвольте, я отвечу так... – Слесаренко расчетливо выдержал паузу. – Если бы в Думе голосовали жители моего дальнего северного города, Виктор Степанович окончательно и бесповоротно был бы... отправлен на пенсию.

Но, простите, – сказал парень с. косичкой, – это же ваш ставленник, тюменский.

– Во-первых, не тюменский, а оренбургский, если посмотреть карьеру. – «Плохо сказано, – отметил Лузгин, – что за фраза: посмотреть карьеру!». – Во-вторых, именно в эпоху правления Черномырдина был развален и продан задешево с молотка западносибирский нефтегазовый комплекс.

– Можете пояснить? – спросил парень у микрофона.

– Ну, вот видите, – сказал Слесаренко, – без лекции никак не обойтись, – и засмеялся первым. Максимов выглянул из-за его плеча и одобрительно кивнул Лузгину, прижмурив веки.

Слесаренко говорил раскованно, почти не ныряя в бумагу, но где-то на пятой минуте Лузгин почувствовал, что в зале внимание падает, а уж когда Виксаныч перешел на «северный завоз», в первых рядах зашушукались, а два телеоператора немного отощли от камер: прекратили снимать – догадался Лузгин. Сухая старушка с блокнотом уже изнывала у микрофонной стойки, и Лузгин своим черным «паркером» начеркал поверх евсеевских тезисов: «Пора! Вопросы!» – и трижды сякнул по бумаге колпачком авторучки.

– Впрочем, мне ведь за лекции денег не платят, – произнес Слесаренко, сгибая вчетверо бумагу и засовывая ее в карман. – Пожалуйста, вопрос.

– Скажите, Виктор Александрович, – пропела старушенция игриво, – за кого на следующих президентских выборах будут голосовать ваши горожане?

– За тех, кто будет в списках.

– Вы очень мило шутите, – обиделась старушка, – но я же вас серьезно спрашиваю.

– Есть такой человек, но вы в Москве его не знаете.

В рядах зашумели, задвигались, операторы рывком склонились к объективам.

Но это же слегка перевернутый слоган из рекламного ролика генерала Лебедя, – не унималась старушенция. – Вы что, на него намекаете?

– На Лебедя? Да абсолютно нет. Это фигура тиражная, а я же вам сказал: вы этого человека не знаете.

– А вы знаете? – крикнули с места. Смазливая девица в черных брючках примчалась к столу, передвинула поближе диктофон и удалилась, повиливая аппетитным тендером.

– Что вам сказать? – артистично вздохнул Слесаренко.

– Если я отвечу «да», вы решите, что я вас просто интригую. А если скажу «нет» – не поверите, скажете: хитрит, скрывает. Потому отвечу так: он есть, и пришло его время.

– Лужков? – крикнули в зале, но Слесаренко только отмахнулся. – Он левый, правый? Из губернаторов? Вы лично с ним встречались? Сибирь, Дальний Восток 9Он кто по образованию? Он «новый русский»?..

– Скажу одно: он действительно русский.

– Бабурин? Православие? Он антисемит? Почему вы скрываете...

– Вот видите, – развел руками Слесаренко, – уже меня обвиняют. Давайте-ка оставим эту тему, у нас же всего полчаса. Спросите меня лучше о нефтяниках.

– Он нефтяник? Нефтяной генерал?

– Минуточку, коллеги, – решительно въехал Лузгин, склонившись набок к микрофону и слегка потеснив Слесаренко. – Перестанем играть в угадайку. У Виктора Александровича и помимо этой темы...

– Не мешайте, пожалуйста, – сказала старушка с блокнотом. – Это будет ставленник нефтяных магнатов?

– Уважаемая Дарья Михайловна!..

«И когда Максимов успел подсказать», – завистливо подумал Лузгин, стиснув зубы и откидываясь в кресле. А ведь все правильно, сам виноват. Мог бы не шляться с утра, а приехать в Госдуму, расспросить Максимова про местных журналистов, познакомиться с кем-нибудь или хотя бы выучить, кто откуда и как кого зовут, вот это было бы профессионально, и тогда б его не срезала проклятая старушка на полуфразе, он бы всем рулил и заправлял, а то сидит здесь как дурак ненужный, по уши в дерьме, а если б еще не Максимов....

– Только моя давняя любовь, – меж тем продолжал Слесаренко, – к вашей радиостанции не позволяет в вопросе Дарьи Михайловны уловить оттенок провокации. Вот мы только что, сегодня, прилетели из Германии, так даже там немецкий канцлер на приеме...

«Я ему совершенно не нужен», – решил про себя Лузгин. Всему научился так быстро, или просто Лузгин не замечал, не хотел видеть в нем вполне самостоятельного и умелого публичного политика? Нет, видел, видел же, как он скрутил толпу у насыпи, как держал себя прилюдно с Вайнбергом, как необидно пощадил провалившего бунт свой Зырянова... «Да, научился, но кто научил? Ведь и я в том числе, в числе первых. Гордиться надо, а не плакать, Вова!». А то, что ему съездили по роже – так поделом, будет знать свое место, это вам не Тюмень, а Москва, ее с налета не возьмешь, здесь надо врастать и окапываться, вот вечером сегодня и начнем.

Он вспомнил с отвращением, как вчера лишь до клады вал Кротову о расценках на столичные услуги, докладывал небрежно, с губы роняя звучные фамилии, как будто он их всех держал на поводке, а на самом же деле позвонил просительно в Москву Геннадию Аркадьевичу, и тот ему навзлет продиктовал, так что не стоило пыжиться, изображать пробивного всезнайку перед старым товарищем, который наверняка обо всем догадался и сам.

А ведь были у него свои хорошие влиятельные связи еще не так давно, года четыре назад. Один приятель работал в пресс-службе правительства, возглавлял там какойто неслабый отдел, потом был «брошен на Чечню», сидел в Грозном у ноги Степашина, вернулся с медалью и был приближен лично к Черномырдину; второй и вовсе ходил на работу в Кремль, а кабинет имел на Старой площади, в администрации президента. Познакомились они на последнем капээсэсовском съезде: все были из провинции, аккредитованы на съезде от областных своих редакций, коммуной жили в гостинице, информацию и деньги – в общий котел. Потом разъехались, но связи не теряли, звонили друг другу, временами встречались в Москве. Вскоре оба приятеля окопались в столице и пошли, и пошли потихонечку вверх, зацепившись за призванных в федеральные выси своих губернских выдвиженцев.