В. Строгальщиков - Слой

Тогда Лузгин ответил «да». И потом были общие, уже на троих, бани и рыбалки, была осенняя охота, но уже без Лузгина — он охотником не был никогда. А вскоре городская Дума приняла решение о размещении бюджетных средств городского комитета по строительству (ГКС) на счетах кротовского филиала «Регион-банка». Решение мотивировали заботой о сохранности денег налогоплательщиков: местные банки были на грани банкротства, а «Регион-банк» стоял прочно, опираясь на триллионные счета нефтяников и газовиков. В прессе это решение и вовсе никто не заметил — журналисты кормились скандалами вокруг «Гермеса» и «Артона», местных продолжателей великого дела Мавроди, чьи обманутые вкладчики то штурмовали мэрию, то блокировали улицы Тюмени.

Как известно, денег на строительство всегда то пусто, то густо. И когда вдруг становится «густо», строители при всем своем желании просто не могут «освоить» их в считанные дни. Финансирование строительства идет поэтапно, огромные суммы лежат на счетах. Лузгин всю эту механику знал в силу своей профессии и сопутствующих ей связей и знакомств, но сам никогда в деле не участвовал не приглашали. И вот однажды Терехин, созвонившись с Лузгиным, поехал к нему домой.

Говорили на дворе, в бурьянах новостройки, где местные жители выгуливали собак. Терехин удивлялся непрестижному лузгинскому дому, ругал проектировщиков за бездарные панельные «муравейники», говорил про индивидуальное строительство, драки богатых за землю в историческом центре Тюмени. Жаловался на дурной характер мэра, раздающего направо и налево обещания, за которые отдуваться приходится ему, Терехину. Рассказал, как его чуть не избили в подъезде «крутые», про бандитскую наглость и повязанные «органы». Со вздохом поведал о глупости собственной: начал строить коттедж, а цены скачут, денег не хватает, теперь ни продать, ни достроить…

Спросил, как дела у Кротова. Сказал Лузгину, что банкирский коттедж, неподалеку от терехинского, уже обскакал его на два этажа, мужики тянут сети, мостят подъездную дорогу.

— Видишься с ним? — спросил Терехин.

— В основном за бильярдом. Раз в неделю ездим шары гонять в один подвал на Харьковской. Завтра собираемся.

— Это хорошо, что завтра… Скажи ему так, потихоньку, что те три миллиарда, которые упали на наш счет по ГП-42 в Заречном, три месяца мы трогать не будем. Начиная с будущего понедельника. Пусть покумекает что-нибудь, хорошо? Мне звонить не надо. Зайдешь ко мне в пятницу, с утра, расскажешь, что придумали. Давай, дружище, с богом. А квартиру тебе надо менять. Несолидно.

Терехин выплюнул сигарету в бурьян и пошел к машине, метя по снегу полами длинного черного пальто. Назавтра после игры в бильярд, сидя в кротовской «Волге» — за рулем был сам хозяин, — Лузгин передал разговор Кротову. Сергей хлопнул ладонью по баранке и засмеялся:

— Мэрёнки тоже хочут жить!

Вторую порцию «Мартеля» Лузгин уже пил, не торопясь. То ли коньяк подействовал, то ли кротовский отступ, но настроение у Лузгина улучшилось настолько, что ему даже стало немножечко жаль друга-банкира.

Официальное уведомление тебе пришлют недели через две. Переведешь деньги в «Промспецбанк». О процентах речи не идет. Так что успокойся. Не получилось сейчас — получится завтра, Серега.

— Хрен тебе получится, — сказал Кротов. — Нет у меня денег.

— Ни фига себе! — изумился Лузгин. — Как это нет? Ведь и месяца не прошло…

— А я что, спать должен был этот месяц с вашими деньгами? Счетчик-то включен был, по рукам ударили. Небось, ждали ведь, гады, в конце месяца первой выплаты? Откуда бы я «бабки» взял? Короче, деньги в деле.

— Так верни, и все дела.

— Не получится, — проговорил Кротов. — Деньги вложены на все три месяца. Мои ребята купили нефть в Ноябрьске, загнали в Омск на переработку. Потом бензин в Свердловск, на нефтебазу, реализовывать в розницу. Мазут и солярку во Владивосток, флотским, тоже под реализацию. Схема крутая, серьезные люди задействованы. Деньги мне сейчас не выдернуть. Пойми, Вовка, такими вещами не шутят. Могут и убить.

По спине Лузгина пробежали маленькие и холодные, но он все-таки сказал то, что должен был сказать:

— Это их не колышет, старик. Деньги надо возвращать.

Кротов снова привычно и ловко пихнул кресло задом, подошел к окну, глянул наружу меж тонких пластин занавески. Лузгину был знаком этот взгляд по бильярду. Так Серега Кротов целился в последний шар при счете «семь— семь».

Банкир тряхнул головой, вернулся к столу, плеснул в стакан коньяку. Выпил, налил себе еще и снова уселся напротив Лузгина. Расстояние было в метр, но Лузгин вновь непроизвольно откинулся на спинку кресла.

— Ладно, спокойно. Давай еще раз, все сначала. — Кротов посмотрел на настенные часы (пять тридцать две вечера), закурил: — Ты можешь мне ответить на один-единственный вопрос: почему? Почему? Мать твою!.. Извини.

Кротов вообще много, по делу и без дела, матерился. Лузгин же давно открыл в себе некое свойство мимикрии: он легко и даже с неким внутренним самоудивлением принимал и перенимал тональность речи собеседника, его жаргон. Иногда он слушал себя как бы со стороны и изумлялся: это я говорю, это мой язык наворачивает такую пакость? Или мудрость, что бывало не часто. «Умные собеседники случаются все реже, — подумал Лузгин. — С кем общаешься, братец?»

— …О чем думали раньше? Эй, ты слышишь, о чем я говорю?

— Слышу, — сказал Лузгин. — Не знаю я ничего. Терехин вчера встретил меня и просил передать, что все, отбой. И чтобы ты ему не звонил ни в коем случае.

— Под ним что, стул зашатался?

— Он под ним давно шатается.

Не первый год Терехин вел в городской администрации войну за объединение двух комитетов: по строительству и по распределению жилья. Естественно, за объединение под его руководством. Однако мэр был не так прост и предпочитал оставить все как есть, умело играя на противостоянии Терехина и его конкурента из «распределиловки» Муравьева. У одного были деньги, у другого — «живые» квартиры. По ряду причин Терехин был ближе к мэру, пользовался большим доверием и рассматривался как вероятная кандидатура на должность заместителя главы городской администрации.

Муравьев же к верхам не рвался, довольствовался хлопотной и незавидной внешне должностью «городского домоуправа». Его регулярно ругали в прессе, трясли депутатские комиссии, прокуратура дважды за последние три года расследовала деятельность комитета по жилью и писала умные представления. Муравьев пыхтел, кряхтел, но отмалчивался, в газеты с разъяснениями не лез, начальству не жаловался, в больших приемных не маячил. А потому каждый большой и малый скандал рано или поздно исходил тихим шепотом, и костлявая фигура Муравьева все так же неслышно скользила в полутемных коридорах четвертого этажа мэрии на Первомайской.

Читать дальше