Тонино Гуэрра - Сборник

— Не идет.

Кто-то смеется. Купец бросает в сторону насмешника испепеляющий взгляд и вновь принимается тянуть. Он парень крепкий и трудится изо всех сил, но усилия его напрасны: нить остается на месте. А тем временем наступает вечер. На горизонте еще видна яркая красноватая полоса; вся остальная часть неба уже потемнела. Погонщик верблюдов садится на песок, на него падают косые лучи — последние лучи дня. Любопытных поубавилось: одни сидят, другие растянулись на песке, как бы ожидая чего-то. Вдруг купец вскакивает на ноги, полный решимости разрушить сонное оцепенение, охватившее всех вокруг.

— Кто из вас купит мою веревку?

Один из присутствующих отвечает, с трудом подавляя зевок:

— Мы пришли смотреть, а не покупать.

Но погонщик верблюдов настаивает:

— А вы купите в складчину…

Однако он, видно, и сам не верит в то, что эти люди его поймут. И тогда он принимает решение, которое кажется ему единственно правильным. Подойдя к своим верблюдам, он привязывает конец веревки к сбруе, потом дикими криками заставляет животных подняться и тащит их за собой. Люди удивлены: они встают один за другим и преграждают ему дорогу. Кто-то говорит:

— Нет, ты не уйдешь.

— Я поступаю так, как считаю нужным.

Эти слова вызывают в толпе гул протеста. Вперед выходит моряк.

— Да нет, надо еще, чтоб мы были согласны.

Люди со всех сторон обступают купца. Тот глядит на них с вызовом, и в конце концов у него вырывается истерический крик:

— Пропустите меня!

Он обводит горящими глазами толпу и достает нож. Шаг вперед — и он с ними лицом к лицу.

— Меня никто не запугает, слышите?

Однако перед ним стена: все эти люди готовы подставить свою грудь под нож. Стоит долгое и напряженное молчание. Наконец купец подходит к первому верблюду и подносит лезвие ножа к натянутой нити, удерживающей змея:

— Или вы пропустите меня, или я перережу веревку.

Угроза производит впечатление — подобного никто не ожидал. Люди понимают, что этот тип способен на все. Они медленно расступаются, образуя коридор, и купец привычными хриплыми выкриками погоняет верблюдов вперед, а нож все-таки держит рядом с веревкой. Пройдя сквозь строй, он тут же осторожности ради поворачивается спиной к верблюдам и лицом к толпе. Внезапно раздается голос, заставляющий его вздрогнуть:

— Куда это ты собрался?

Перед ним стоит старик, Аксакал.

— А тебе что за дело? — огрызается купец.

Аксакал, встав перед верблюдами, поднимает руку, и животные останавливаются. Палкой, зажатой в руке, погонщик бьет верблюдов, но те застыли как вкопанные. Еще удар — безрезультатно. Купец снова подходит к Аксакалу. Наконец он понял, что старик обладает какой-то странной силой, и тогда, обращаясь ко всем присутствующим, он с тоской говорит:

— Черт возьми, может, вы объясните, почему вам так дорог этот бумажный змей? Я отдал вам всю свою веревку… но куда же, куда он летит?

— Он сам знает, куда ему следует лететь, — отвечает Аксакал, увидев, что никто из присутствующих не находит никакого объяснения.

А купец, услышав такие загадочные слова, вновь приходит в ярость.

— Ах так, ну тогда я тоже знаю, что мне делать. Я пойду к мэру. Пусть он решает, кто прав.

Он отвязывает конец веревки от седла, вручает его старику и бредет прочь со своими верблюдами. Люди, провожая его взглядами, не скрывают своего удовлетворения.

Аксакал, посерьезнев, заводит речь о змее.

— А сейчас, чтобы отпустить его, куда он пожелает, мы должны найти еще веревки… Вы и не представляете, сколько ее понадобится. И если у вас ее больше нет, ступайте в ближние деревни, а когда и там она кончится, — в дальние… в пустыне и за ее пределами.

Люди внимают каждому слову Аксакала, но в душе у них шевелятся сомнения. Древнего мудреца здесь очень почитают, но то, чего он требует сейчас, кажется им неосуществимым. Аксакал чувствует это настроение и продолжает очень проникновенно:

— Я вижу, что не убедил вас.

Глазами он ищет место поудобнее.

— Давайте все сядем вот здесь, — говорит он.

Люди устраиваются вокруг старика, а он сел на большой камень и продолжает свою речь.

— Я хочу рассказать вам одну историю. Как-то ночью человек идет к себе домой… Вокруг темнота, луны не видно. Вдруг он замечает другого человека, который, наклонившись, ищет что-то под фонарем. Он спрашивает его, что тот делает, и человек отвечает, что потерял ключ от дома. «А вы уверены, что потеряли именно здесь, под фонарем?» — спрашивает первый. «Нет, — отвечает второй. — Но если я не разыщу ключ здесь, где светло, то вообще нет никакой надежды найти его».

Все смеются. Аксакал дожидается, пока смех утихнет, а потом продолжает:

— Так вот, ситуация у нас примерно та же. Бумажный змей — это наш ключ, небо — наш фонарь.

Рассказ старика не только развлекает, но и зачаровывает людей. Аксакал говорит, и слова его звучат все убедительнее в этом отдаленном уголке пустыни. Его голос, звонкий и чистый, проникает в самые глубины человеческой души. Часы летят, ночь уже на исходе, и при первом свете зари Аксакал все еще продолжает свой рассказ.

Он явно взбудоражил людей, у них появилось желание действовать.

И точно: как только старик умолкает, все собираются в дорогу. Тот, кто пришел пешком, пешим и уходит, водители грузовиков заводят моторы, всадники, прискакавшие издалека, пускают коней галопом к своим поселкам. Аксакал остается один. Он поднимает глаза к постепенно светлеющему небу. Но еще светлее рассветного неба белая полоска, которая тянется из руки мудреца и уходит высоко-высоко, теряясь среди гаснущих звезд.

Все население пустыни — и кочевое, и оседлое, и даже те, кто живут за ее пределами, — сбиваясь с ног, ищет нить для бумажного змея. Старухи распускают старинные ковры, развязывая миллионы узелков, бедняки жертвуют своими кофтами, сматывая их в мотки. Шелковичные черви, как будто их тоже известили о великом событии, поднялись на деревья и в мгновение ока скрылись в коконах. А люди бросаются собирать их, как абрикосы, и стаскивают в огромные шалаши, где уже стоят наготове котлы с кипящей водой. Женщины позаботились о том, чтобы раскрутить коконы, и спряли из шелка прочные нити, которые затем смотали в огромные, выше дома, золотистые бобины.

На голом, округлом холме, у самого края пустыни, появляются семь невиданных машин, их толкают впереди себя люди, говорящие так, что понятны лишь отдельные слова: наречие приграничных областей звучит более гортанно. Оказывается, что эти машины — не что иное, как клубки нити необъятных размеров. Достигнув вершины, люди легонько подталкивают их, и клубки сами катятся вниз. Если один застревает, кто-нибудь из людей тут же подправляет его.