Чинуа Ачебе - Стрела бога. Человек из народа

— Боже мой! — воскликнул Макс, крепко пожимая мне руку. — Дотошный! Ты ли это?

«Дотошный» было мое школьное прозвище.

— Куль Макс, стихи сочиняющий! — в свою очередь приветствовал я его.

Мы долго смеялись, так что на глазах у меня выступили слезы — те самые неизлитые слезы, которые душили меня всю ночь. Макс ничего не подозревал и думал, что я приехал к нему прямо из дома. С виноватым видом я признался, что вот уже несколько дней, как я в городе, но не мог связаться с ним. Он понял меня в том смысле, что я не мог ему позвонить — у него не было телефона, и это, как ему казалось, создавало невыгодное представление о его клиентуре.

— Я уже два месяца жду, когда мне поставят телефон, — сказал он, как бы оправдываясь. — Видишь ли, я не дал никому на лапу, а блата у меня нет… Так, значит, ты остановился у этого безмозглого, безграмотного, продажного деляги. Прошу прощенья.

— Что поделаешь, — сказал я. — Ты же знаешь, он был моим учителем.

Я с удовольствием макал хлеб в горячее какао, которое приготовил для меня слуга Макса. Нанга и Элси уже казались мне такими далекими, что я мог говорить о них как о случайных знакомых. Но я не собирался пока ни о чем рассказывать, чтобы Макс не подумал, будто я вспомнил о нем лишь теперь, когда не мог больше пользоваться гостеприимством министра.

Я не пробыл у Макса и получаса, а у меня словно камень с души свалился, и я уже не мог понять, зачем мне понадобилось связываться с Нангой.

Около девяти Макс уехал в суд, и лишь тогда, наедине с собой, я осознал всю глубину своего унижения. Я остыл, ярость моя улеглась, и остался только голый факт: другой отбил у меня подругу и, можно сказать, на моих глазах лег с ней в постель, а яему это спустил, вынужден был спустить. А почему? Только потому, что он министр, чванящийся своим богатством, нажитым не от трудов праведных, живущий в роскошном особняке, построенном на народные деньги, и разъезжающий в «кадиллаке» под охраной одноглазого наемника. Мало того, что он переспал с моей подругой, у него еще хватило наглости оправдываться тем, что я выглядел слишком усталым! Человек, которому перевалило за пятьдесят, у которого сын кончает школу, а жена ходит неряхой, платья не одернет, смеет говорить мне, что я плохо выгляжу. А я сижу сложа руки и гадаю, вернется Элси сегодня в больницу или проведет с Нангой еще одну ночь. У меня даже мелькнула постыдная мысль позвонить из автомата в больницу, не называя своего имени, но я тут же отмел ее.

Однако вполне возможно (судя по тому, как сложилось все вдальнейшем), что эти мелкие низменные мысли были своего рода дымовой завесой, за которой незаметно для меня самого вызревали важные решения. Мне приходит на ум теория одного из преподавателей колледжа, где я учился. Он говорил, что па экзаменах лучше всего сперва прочесть подряд все вопросы и начать отвечать с самых легких. Тем временем, утверждал он, ваше подсознание работает над остальными. Я попробовал этот метод на выпускных экзаменах — результаты оказались неблестящими, но, я подозреваю, что могло быть и хуже. Зато теперь, когда надо было решить вопрос о моих отношениях с Нангой, подсознание (или как еще это там называется), похоже, заработало само собой. Моя мысль беспомощно билась, точно птица, попавшая в силки, как вдруг я увидел выход. Я понял, что дело вовсе не в Элси. Дело в том, что Нанга поступил со мною так, как ни один мужчина не вправе поступать с другим — даже хозяин со своим рабом, и мое мужское достоинство требовало, чтобы я заставил его в полной мере заплатить за оскорбление. Короче говоря, я решил вернуться в Анату, найти ту девушку, которую Нанга собирался сделать своей «парадной женой», и, что называется, взять ее в оборот. Это было как озарение — мгновенная, ослепляющая, неожиданная мысль.

Под вечер, когда вернулся Макс, я уже что-то весело напевал себе под нос. Он было набросился на мальчика-слугу за то, что тот не накормил меня, но я вступился за него, сказав, хотя это была неправда, что он вызывался приготовить мне ленч, но япредпочел дождаться хозяина.

За столом я рассказал Максу об Элси и Нанге, опуская некоторые подробности и вообще стараясь говорить как можно более непринужденно, не столько потому, что не хотел показать, как меня унизили, сколько потому, что жаждал теперь лишь одного — мести.

— Все они такие, — с мрачным видом произнес Макс — Только и думают что о бабах, «кадиллаках» да земельных участках. Впрочем, чего можно ожидать, если образованные люди всецело отдали политику на откуп невежественным хамам вроде Нанги?

Если с утра дом Макса показался мне тихой обителью, то это впечатление было обманчивым. Возможно, правда, я сам, подобно Нанге, превратился в некое бродило и лишь сейчас обнаружил это. Так или иначе, я в тот же вечер не только узнал о том, что рождается новая политическая партия, но и стал одним из ее учредителей. Макс и его друзья, с глубокой горечью наблюдая, как продажные и бездарные политиканы своекорыстно используют нашу свободу, завоеванную столь дорогой ценой, решили объединиться и основать Союз простого парода.

В тот вечер у Макса собралось восемь человек. Все они, кроме одного европейца, были мои сограждане, люди с образованием: врач, адвокат, учитель, журналист, корреспондент, профсоюзный деятель. Была тут и одна женщина, очень красивая, юрист по профессии, как я потом узнал, невеста Макса, — они познакомились в Лондоне, когда учились в Высшей экономической школе.

Макс представил меня как «товарища, заслуживающего полного доверия», и, не сочтя нужным спросить у меня разрешения, добавил, что не далее как вчера один министр, имени которого он не назовет, отбил у меня подругу.

Мне, разумеется, не улыбалось фигурировать в такой роли, и я поспешил заметить, что, строго говоря, вышеназванная девица была мне не подругой, а просто случайной знакомой, которую мы оба с Нангой знали.

— Так, значит, это был мистер Нанга, да? — спросил европеец.

— Кто ж еще способен на это? — заметил кто-то под общий смех.

Белый, по-видимому, был из какой-то восточноевропейской страны. В разговоре со мной он не преминул подчеркнуть, что он здесь просто как друг Макса. Пока остальные обсуждали формальности, связанные с регистрацией новой партии, мы с ним вполголоса толковали о всякой всячине. Мне было интересно не только что, но и как он говорил. В его речи то и дело проскальзывали какие-то необычные обороты. Так, например, он сказал, что приятно видеть, как интеллектуалы вроде Макса и меня покидают «башню из слоновой кости» и включаются в активную политическую деятельность, и он зачастую подчеркивал фразу словом «да», произносимым с вопросительной интонацией.