Чинуа Ачебе - Стрела бога. Человек из народа

— У некоторых людей утроба что бочка бездонная, прости господи, — сказал знакомый мне торговец вином. Кажется, именно он поставлял Джошиа пальмовое вино, которое тот продавал в розницу в пивных бутылках.

Но самые знаменательные слова произнес плотник Тимоти, человек пожилой и набожный.

— Воруй, да знай меру, не то хозяин заметит, — повторил он несколько раз и добавил: — Пусть мне отрубят ноги, если я еще раз переступлю порог его лавки. Джошиа меры не знал, вот и попался!

Эти слова заставили меня призадуматься. В глазах моего парода человек, который воровал, не зная меры, заслуживал сурового осуждения. И дело было вовсе не в том, что кто-то наживался за чужой счет. Пусть себе набивает мошну — лишь бы все было шито-крыто. Но тут человек зарвался, и хозяин вывел его на чистую воду, а хозяин — я это понял — весь народ.

В течение недели Джошиа был разорен. Никто из жителей деревни и близко не подходил к его лавке. Даже приезжих и пассажиров автобуса, который делал у рынка короткую остановку, успевали предупредить. Через месяц Джошиа навсегда закрыл свою лавчонку, а сам исчез из деревни — правда, только на время.

Однако вернемся к моему рассказу. Вечером того же дня я зашел в велосипедную мастерскую, взял напрокат велосипед и отправился навестить миссис Нанга. Мне надо было повидать ее еще до того, как в деревню дойдут слухи о моей ссоре с Нангой, иначе я лишился бы возможности разыскать Эдну, будущую «парадную» жену Нанги. Конечно, сам Нанга едва ли стал бы распространять эти слухи, хотя от пего можно было ожидать чего угодно, но в городе всегда найдется достаточно людей, готовых разнести любую сплетню просто так, от скуки.

Миссис Нанга очень удивилась, увидев меня, но я приготовил правдоподобное объяснение: внезапно изменились планы и тому подобное. Дети вышли поздороваться со мной. Я заметил, что с них уже успел слететь весь столичный лоск, а их безукоризненный английский язык звучал здесь как-то нелепо.

— Пойди принеси Одили чего-нибудь выпить, — сказала миссис Нанга старшему сыну.

Он принес мне бутылку холодного как лед пива. После изматывающей поездки на велосипеде это было как нельзя более кстати. Я залпом выпил стакан, потом налил второй и стал прихлебывать пиво маленькими глотками, обдумывая, как бы завести разговор об Эдне, не вызывая лишних подозрений.

— Когда вы собираетесь обратно в столицу? — спросил я. — В доме так пусто без вас и без детей.

— Не говорите мне про город, мой друг. Мне надо хорошенько отдохнуть… Отец Эдди хочет, чтобы я вернулась в конце будущего месяца, до того как он уедет в Америку. Но я еще не знаю…

— Я думал, вы едете с ним.

— Я? — Она рассмеялась.

— Ну да. А почему бы и нет?

— Люди повыше нас, мой друг, не до всякого яблочка дотянутся, чего уж говорить о таких, как я. Слыханное ли дело, чтобы женщина, которая двух слов связать не может, отправилась в Америку?

Отлично, подумал я и хотел уже было заговорить о том, что меня занимало, как миссис Нанга сама пришла мне на помощь.

— Вот будет у нас Эдна, пусть она и разъезжает. А я старая, неученая.

— Эдна? Кто это?

— Вы разве не знаете Эдну? Это наша новая жена.

— Ах, эта девушка… Глупости. Вы образованнее ее.

— Нет уж, куда мне. Я в нынешних школах не обучалась, — возразила миссис Нанга.

— Да, но ваши шесть классов стоят больше, чем нынешний Кембридж, — сказал я.

— Вы говорите так, будто я училась в прошлом столетии, — обиженно заметила миссис Нанга.

— Нет, что вы! — воскликнул я. — Просто уровень нашего образования падает с каждым годом. Прошлогодний выпуск средних школ был куда сильнее, чем нынешний.

Впрочем, мне, вероятно, только показалось, что она обиделась. Она думала о чем-то своем.

— Я сдала вступительные экзамены в среднюю школу, — грустно сказала она, — но отец Эдди и его родственники приставали ко мне, чтобы я выходила замуж, а потом и мои родители стали меня уговаривать. Все твердили: зачем молоденькой девушке так много учиться? И я по глупости согласилась. Слишком молода была, не умела настоять на своем. Вот и Эдна попалась в ту же ловушку. Подумать только, девушка окончила колледж, а ей и года не дают поработать в школе, даже оглядеться не успела. Ну да мне-то что за дело? Пусть себе выскакивает замуж да транжирит мужнины денежки, пока еще есть, что транжирить. — Миссис Нанга горько рассмеялась.

Мне стало как-то неловко, главным образом потому, что говорилось все это в присутствии ее пятнадцатилетнего сына Эдди.

— И скоро она к вам переедет? — спросил я.

— Не знаю. Какое мне дело? По мне, пусть приходит хоть завтра — места хватит. Пускай сидит вместо меня с гостями допоздна и показывает свою ученость. Велика радость! Вся пропахнет табаком и запахом белых.

Я невольно рассмеялся.

— Что ж вы ей не отсоветуете? — спросил я. — Ей бы переждать хоть годик, поработать, осмотреться. Я уверен, она бы вас послушала, ведь она еще совсем девчонка.

— Только вчера родилась, что ли? Уж не дать ли ей сиську? — Она ткнула себя пальцем в грудь. — Нет, мой друг, я не стану мешать ее счастью. Меня выдавали куда моложе. Вот поправится ее мать — пусть приходит сюда да проматывает мужнино богатство. Всякий чует, где вкусно пахнет. А ведь когда-то в семье не было денег, и кто-то гнул спину и недоедал, только теперь уж никто об этом не помнит…

Миссис Нанга вытерла глаза подолом юбки и высморкалась.

— Где она живет? Я сам поговорю с ней, завтра же. Я просто обязан это сделать!

Я не забыл о присутствии Эдди, но, взвесив свои шансы, решил рискнуть. Скорее всего, мальчик был на стороне матери, хотя его красивое лицо абсолютно ничего не выражало и не дрогнуло даже тогда, когда мать готова была расплакаться.

— Ступайте, если хотите, — сказала миссис Нанга с деланным безразличием, — но не говорите потом, что я вас послала, — я свое место знаю.

Я не ошибся насчет Эдди. Он охотно и очень подробно рассказал мне, как пройти к дому Эдны, который стоял в дальнем конце деревни. Он предложил даже, чтобы шофер отвез меня туда на их машине, из чего можно было заключить, что, несмотря па взрослый вид, он был еще совсем ребенок.

Я не без труда отыскал дом Одо, отца Эдны, — хижину из красной глины, крытую пальмовыми листьями. В передней комнате сидел сам хозяин и сучил веревку. На таких веревках у нас подвешивают батат для просушки. Рядом лежали три пука волокна, один из них был уже наполовину израсходован. Клубок готовой веревки валялся на полу, и Одо, придерживая его ногами, надвязывал свободный конец. Когда я вошел, он, скаля стиснутые от напряжения зубы, затягивал узел. Его огромный, лоснящийся живот вываливался из набедренной повязки. Сам он был крупный, уже немолодой человек с красными, воспаленными глазами и седеющими волосами.