Яков Капустин - Веревочка. Лагерные хроники

…Туберкулёзный барак стоял в углу жилой зоны, и был огорожен колючей проволокой. Несмотря на открытую калитку, движение через неё было небольшим, потому что остальные сидельцы, да и надзор с охраной, ходить сюда опасались, боясь заразы.

Но уважающие себя парни ходили без всякого, потому что такие мелочи как заразные болезни не входили в перечень их забот и опасений. К тому же пренебрегать хорошими людьми из-за их заболеваний для путёвого хлопца немыслимо.

В кругу чифиристов мог сидеть и «тубик» с кровохарканьем, и сифилитик с язвой на губе. Банка с чифиром шла по круги без всяких задержек.

Причисляя себя к определённому кругу, я тоже придерживался присущих этому кругу правил и норм, а потому пропадал у тубиков довольно много, потому что обзавёлся там и друзьями, и приятелями.

Жил барак весело и сытно. Крутились большие деньги, водка и анаша. Дым стоял коромыслом, но только настоящий дым и мешал мне, потому что за всю мою жизнь курить я так и не научился.

Почти каждый день кто-нибудь умирал, но это никого не отвлекало от дел, коими каждый был занят. Повсеместно шла игра в карты и нарды, рекой лилась водка и ходили по кругу полулитровые банки с чифиром. Весело…

Саша Дубина держался особняком. Не то, чтобы он отделялся от компании.

Это было невозможно. Он просто внутренне был закрыт. Не смеялся, а улыбался. Не кричал, а тихо и неторопливо говорил. Выглядел он очень представительно. Был высок, красив и прекрасно сложен.

Уже потом, много позже, я понял, что он походил на актёра Михайлова из фильма «Мужики».

Рассказывали о нем легенды. В прошлом вор, один из самых авторитетных, в стране. До сих пор не написал отказа. Скрывается за болезнью и не лезет в калашный ряд. Считает себя обычным мужиком.

Говорили еще, что на нём немереное число трупов, то ли сорок, то ли пятьдесят, после «сучьей войны», поэтому ему не приводят срок в соответствии с указом от 1961 года, когда на усмотрение администрации четвертаки снизили до пятнадцати.

А ещё рассказывали, что Саша Дубина разоблачил и подвёл под нож авторитетнейшего вора по кличке Дипломат, которого боялся весь Север.

Сам Саша о себе ничего не рассказывал, но о нём постоянно шептались и жулики и администрация.

На момент нашего знакомства сидеть ему из двадцати пяти оставалось лет пять-шесть.

Подружились мы по-настоящему на больничке, куда я попал с язвой, а Саша периодически подлечивал лёгкие. Гуляли мы часами по дорожке, обсуждая житейские дела и вселенские проблемы.

Однажды я предложил ему написать в Москву пару кляуз, чтобы попытаться сократить хотя бы пару лет из его срока.

– Ты не представляешь, что у меня там понаписано. В Москве в обморок упадут. Хоть бы по концу срока отпустили.

– На тебе действительно висит гора трупов?

– Вагон и маленькая тележка. Как-нибудь расскажу.

Но рассказать не получилось. Сначала не было настроения, а потом забыли.

Уважающие себя люди не очень любят копаться в чужом прошлом. И без этого понятно с кем имеешь дело. А любопытство не самое почитаемое в лагере человеческое качество.

…Теперь же мы сидели в вестибюле московского ресторана и нас уже не связывали никакие лагерные порядки и нравственные установки. Мы были два уважаемых, неплохо обеспеченных, гражданина, обременённые обычными житейскими и семейными заботами.

Я уже начал делать свои записи в тетрадях, а потому деликатно напомнил Саше его давнее обещание рассказать о своих приключениях в эпоху «сучьих войн» в послевоенное время.

И Саша начал свой рассказ:

– За всю свою жизнь я не только никого не зарезал, но и не украл ничего.

Я работал учеником токаря на заводе после школы и, как все городские пацаны, шкодничал по Москве. Однажды, после очередной драки, мой дружок стянул с пьяного часы и забрал бумажник. Мужик оказался полковником авиации.

Нас четверых повязали и дали от десяти до двадцати пяти.

Мне одному из всех уже было восемнадцать, поэтому и дали больше всех, хотя ни часов, ни денег я и не видел.

Ещё в тюрьме я прилепился к ворам. Во-первых, к кому-то нужно было примкнуть, чтобы уцелеть, а во-вторых это были москвичи из нашего района. За них и держался. Приняли меня уважительно, потому что держаться достойно я умел. На зоне тоже был с ворами.

Когда на Микуньской пересылке менты стравили воров с суками, и сук перерезали, воры отправили меня и ещё одного парня, тоже с четвертаком на вахту, чтобы менты могли закрыть дело.

А то могли выдернуть любого. А нам терять нечего. Просто добавят снова до двадцати пяти.

У самих воров статьи, обычно, были лёгкие и срока небольшие.

– Идёшь на этап вором – сказали мне на сходке.

И хотя я ни по каким данным и понятиям на вора не тянул, к этому времени воров уже так потрепали, что было не до особого выбора. Я был уважаемым в воровской среде парнем, хвостов у меня не было, и был, что называется, крепким мужиком. Так я стал «вором в законе».

В те времена у ментов была практика, долго на одной зоне людей не держать, поэтому я кочевал по зонам, везде имея хороший воровской авторитет.

Однажды я попал на воровскую зону, где было человек двадцать воров. В основном молодняк. Из старых воров были только двое: парализованный дед, по кличке Старик и сорокалетний москвич по кличке Дипломат. Старик лежал в санчасти в отдельной палате, а Дипломат вершил на зоне все дела. Был он не по делу и беспричинно жестоким.

Любая сходка кончалась чьей-то смертью. Он так мог убеждать, переворачивать разговор и загонять в угол несогласных, что ему почти всегда уступали, чтобы самим не попасть под нож.

Старик, у которого в палате обычно и собирались, бросал свою палку от злости и возмущения, но ничего не мог противопоставить искусству и жестокости Дипломата, который, почти всегда, требовал чьей-то смерти.

Я тоже старался не высовываться, потому что красноречием никогда не отличался, а боялся Дипломата, как и все остальные. Но однажды произошло событие, которое и мою жизнь поставило на грань. Дело в том, что у Дипломата был свой личный «петушок» москвич Славик, которого пользовал только он сам. Никто прикоснуться или обидеть Славика не посмел бы. Обычно Дипломат водил его в баню, где они и запирались вдвоём.

Как-то вечером меня подловил пацан, по имени Дима и сказал, что ему надо со мной поговорить один на один.

От того, что он мне рассказал, я чуть не упал в обморок. Оказывается Славик, с которым Дима дружил ещё в Москве, рассказал ему, что это не Дипломат его имеет в бане, а он Дипломата, который под страхом смерти держит при себе Славика в качестве тайного активного любовника.

Говорить об это Славик боится, так как пока дойдёт до выяснений, его просто зарежут. И он просил Диму рассказать это мне, потому что остальных боится. Дима сам в панике, от того что узнал эту тайну.