Владимир Крупин - Море житейское

ЕВРЕЙ ИДЕТ к врачу за бюллетенем за год до болезни, русский - за час до смерти. Война; еврей - русскому: «Ой, беда, ой, беда. Доставать вагон надо, мебель грузить, деньги в золото переводить». Русскому (с упреком): «Тебе хорошо: взял винтовку и пошел». Или: русский солдат из госпиталя идет снова на фронт, евреям: «Здорово, мичуринцы!» - «Почему мы мичуринцы?» - «Так мы воюем, а вы хреном груши околачиваете». Или: «Здорово, вояки! - «Мы - вояки?» - «Да. Мы Берлин взяли, а вы - Ташкент». Еще: идут пять евреев, навстречу два парня. Евреи: «Давайте убежим: их двое, а мы одни».

И таких анекдотов было море. Отчего-то же они возникали?

Так как я первого еврея увидел в армии, то они были мне интересны. Правда, в школе был учитель Бернгардт (не выговорить) Иосифович, из эвакуированных, он, заметив мою склонность к литературе, все советовал читать Эренбурга. Тогда я национальностей знал уже много: татары, марийцы, удмурты, мордва, чуваши, так что добавке еще одной нации не удивился. Да и что нация - все говорили на русском, все хотели быть русскими.

Но Москва меня крепко обуяла еврейским вопросом. Еще бы: телевидение, на котором, кстати, было очень много «ташкентских» евреев (они получили московскую прописку и жилье после ташкентского землетрясения), радио, издательства, Союз писателей... сплошь евреи. Особенно театр. Я любил театр с малолетства. Пьесы писал, в школьном театре играл. «Ах, какие у вас диалоги, ах, вы рождены для театра» - этого я наслушался во многих московских театрах. Что ж не ставили? Ответ простой и грубый - не хотели к кормушке чужого пускать. Все же завлиты евреи. За нос водили. Читки устраивали, роли расписывали. Больше всего пережил на Таганке. При Любимове, с его одобрения, начали репетировать «Живую воду». 81-й год. Свежесть смерти Высоцкого. Театр трясло. Даже плановый ремонт зала истолковали как удар по свободомыслию. Пьянки тоже были.

Но пьесу репетировали азартно. Я ходил в театр как в дом родной. Меня там уже считали своим. На репетиции стоял у задних кресел, откуда осветительница Оля давала свет на сцену. Она была не равнодушной работницей, слушала и смотрела. Когда ей нравилась какая реплика, она поворачивалась ко мне и говорила: «Ну вы нормально!»

Актеры Таганки искренне сопереживали, когда на просмотре новый главный режиссер Эфрос посмотрел и сказал совершенно оскорбительно: «Ну, это воскресенье в сельском клубе».

В общем-то, я не жалею, что все так получилось. Как говорится, дополнительные знания. Тем более больше тридцати лет прошло. Вспоминаю Таганку с благодарностью. Тогда они еще не разбежались по враждебным станам. Молодые, веселые, все друг о друге знали.

ТАК ЧТО на многое я в театре нагляделся, многого наслушался. Веры православной там не было, а суеверий было много. Через плечо поплевывали, за черное держались, кошек боялись, числа тринадцать тоже. Так это еще было самое начало 80-х, еще все-таки в театре Обломов и Захар не играли, лежа на сцене на одной койке, похабщины и разврата, матерщины не было. Вот такая вот у нас была и чем окончательно стала Мельпомена.

ВСЕ У НИХ было как бы понарошку, игра, чего обижаться, какой там менталитет. Стоим в вестибюле театра, разговариваем с актером. Подходит еще один, его знакомый. Первый: «Отойди, жид, здесь русские люди!».

ИГРЫ В ПРЕЗИДЕНТСКИЕ выборы, да и вообще выборы - это кукольный спектакль. Уже на него и не хожу. А ведь как начиналось - я еще не голосовал, тогда голосовали с 18-ти, а уже был членом избирательной районной комиссии. От районной газеты. Давали концерты, ездили к больным на санях с урной. Люди, помню, относились к выборам очень серьезно. Люди мы доверчивые. И тогда были махинации с голосами, и всегда и везде были. Толку от выборов всегда было ноль целых хрен десятых.

- ЖИЛИ ТАК, чтоб некогда было подумать. Это специально. Чтоб только выжить. И сейчас точно так же, вроде все изменилось, а времени думать опять нет. Уже и желание думать убито. Чего и добиваются. -Кто? - Жиды. Не говорю евреи - жиды. Не одно и то же. Был, помню, в 50-е такой хохмач Жорик. Подсылали в компании, рассказывал анекдотики. Когда и батьку усатого затрагивал. А была статья «За недоносительство». И кого намечали, того выдергивали. «При тебе этот Жорик анекдот рассказал? При тебе! Свидетели есть. А чего же не сообщил, куда следует?» И на цугундер.

МОЕТ ПОСУДУ! Ополаскивает вначале ложки, потом кружки и стаканы. Жена делает замечание: надо вначале стаканы ополаскивать.

- Это, мамочка, показуха, а не гигиена. К стакану только ко краю приникаем, а ложку всю в рот суем, вся в рот залезает. Разница?

- КОРОВУ ДЕРЖАЛ, теленка, телочку. Хозяйство. С работы знакомый, отпуск у него, просит: «Передержи с месяц ризеншнауцера, он такой у меня добродушный». Ладно, взял. А у меня еще козы, козлята, куры. Вроде он к ним лояльно. На длинную веревку посадил. Я из детсада с кухни возил бачок отходов. Ведро всем разливаю, и ему, он Лорд, налил. «Жри, Лорд, от пуза». Свежее все. Он нажрался, от миски отошел. Я нагнулся к ней, он как кинется, вот сюда, вот тут шрам. Кровищи! Схватил доску-сороковку, его отвозил. Меня в больницу, перевязали. Сколотил ему конуру, в нее той же доской загнал. Рычит. Запомнил. Еще раз отличился: телочка мимо конуры шла, он ее за шею и валит. Тут уж я решил его убить. Той же доской. Он в конуру забился. Посиди, посиди. Наутро заскулил. Я для проверки козлят мимо конуры прогнал, молчит. Тут я ему в миску помоев из детсада. Жрет, хвостом виляет.

Хозяин вернулся, не знает, как благодарить. Говорю ему: ну тебе спасибо. Показываю руку. «Не собака, говорю, дура, а хозяин дурак. Ты что, не знал, что он такая сволочь?» За бутылкой побежал. Но я пить с ним не стал. Поставь, говорю, свечку, мне это дороже.

«ТИХА УКРАИНСКАЯ ночь, но сало надо перепрятать».

ГДЕ ГУМАНИЗМ, там безбожие, где человек ставится во главу угла, там непременно будет фашизм. Где конституция, там безправие, где демократия, там власть денег. Где главная ценность - личность человека, там ни человека, ни личности.

ТЕЛЕГРАММА ОТ ОТЦА: «Больше радостей счастья успеха удачи добра и веселого смеха. Знать вам меньше огорчений больше радостных минут пусть как светлые мгновенья до ста лет года идут».

СЕРЫЙ ДЫМ как обрывки осенних облаков над баней. Топим баню.

Разговоры: «Нас не купить». - «Да никто и не покупает». - «Честно бы дожить, вот и все. А вдруг и наше слово отзовется. Друга в поколеньи нашли, и читателя в потомстве вдруг да найдем».

Рубит полено: «Давно настала нам пора писать поэму топора». - «Писали уже. Была эпоха, да сплыла, теперь икону в центр угла».

У печки: «Живем давно, не без причины, и не последние умы. Горит, горит в печи лучина, горим-горим с тобой и мы». И тут же: «Жиды Россию все сволочат, а дети россов пьют и молчат». - «В студентах строчку сочинил, долго самому нравилась: “Топоры до поры на прорыв”». - «Нулевка, упражнение». - «Точно».